В тот же день Карл VII со своей стороны написал населению Труа, обещая забыть всё прошлое.

Город не верил. Население торжественно клялось в верности английской власти и сносилось с бургиньонами Реймса, вызывая подмогу. Письмо Девушки сожгли, а когда она 5 июля сама появилась перед городом, её встретили пушечной пальбой и бургиньонский гарнизон сделал даже вылазку.

С 5 по 8 июля королевская армия оказалась остановленной под Труа. И эта остановка грозила катастрофой: артиллерии у неё почти не было, провианта не хватало, войска ели конские бобы. Советники короля «были в отчаянии», – говорит Симон Шарль. 8-го Режинальд Шартрский высказался сам за отступление и поставил вопрос на обсуждение. Большинство уже согласилось с ним, когда Робер Ле Масон предложил всё же вызвать и выслушать ту, которая придумала весь этот поход.

Мы располагаем рассказами об этом Жана Шартье, Дюнуа и Симона Шарля, по существу совершенно тождественными.

Прослушав все высказывавшиеся соображения, она обратилась к Карлу VII:

– Верите вы моим словам, благородный дофин?

– Вам охотно поверят, – возразил тот, – если вы предложите что-либо разумное.

– Благородный дофин, прикажите вашим людям осадить Труа и не устраивайте таких долгих совещаний. Во имя Божие, через три дня (по другим версиям: «через один день» или «через два дня». – С. О.) я введу вас в Труа, полюбовно или силой, и бургундские изменники будут очень удивлены.

– Хоть бы через шесть дней, – заметил Режинальд Шартрский.

– Будьте в этом уверены, – сказала она.

Взяв своё знамя, она побежала ко рвам, велела заваливать их землёю и «проявляла, – говорит Дюнуа, – такую энергию, какой не проявили бы вместе два или три знаменитых полководца».

Это и было то, чего ещё не хватало в поддержку её манифеста, обещаний амнистии и увещаний именем Христовым.

В городе имелись значительные силы, готовые перейти на сторону национальной монархии. Епископ Жан Легизе был ярым галликанином, близким другом Жерара Маше и уже находился в открытой оппозиции английской церковной политике, сдававшей галликанскую Церковь Риму. Если верить Грефье де Ла Рошелю, он вступил в сношения с королём на другой день после появления Карла VII под Труа и даже пытался влиять на своих сограждан – безуспешно, пока его аргументацию не поддержала Девушка своей бурной деятельностью у городских рвов.

И ещё одного могущественного союзника она нашла (или обрела) в Труа. Там в это время находился францисканский проповедник бр. Ришар, ещё в прошлом году посещавший эти места. Ришар, реформированный францисканец, начавший, по-видимому, первым проповедовать во Франции культ имени Иисусова, умел сильнейшим образом влиять на народные массы. «Парижский Буржуа» рассказывает, что весной 1429 г. в Париже тысячи людей теснились на его проповедях, продолжавшихся по 5–6 часов подряд. Ришар, хоть и был францисканцем, пользовался и аргументами Винченцо Феррера, также грозил Антихристом, добавляя от себя, что Антихрист уже родился в «Вавилоне» (т. е. в Каире): ему самому рассказывали об этом в Иерусалиме и в Сирии евреи, которые примут того Антихриста, как Мессию… Как через 60 лет Савонарола, Ришар громил роскошь и игры. «Парижане расходились с его проповедей настолько потрясёнными, что три или четыре часа спустя можно было видеть сотню и более костров, на которых люди сжигали шахматные доски, домино и бильярд… Десятью проповедями в Париже и одной в Булони он склонил к покаянию больше людей, чем все проповедники, которые в течение ста лет перед этим побывали в Париже».

Вокруг Ришара распротранялось такое возбуждение, что английские власти запретили ему проповедовать и в конце концов выслали его из Парижа. Если верить Монстреле (который, правда, пишет уже после того как Ришар открыто встал на сторону Жанны), он уже в Париже «проявлял чрезмерные симпатии к Франции». Это не исключено: мы уже знаем, что реформированные францисканцы вообще сочувствовали национальной монархии и были даже отдельные францисканцы, ещё ранее скомпрометированные арманьякской деятельностью. Во всяком случае, Ришар говорил, что «в будущем году» (т. е. в 1429-1430-м год считался от Пасхи до Пасхи) произойдут такие чудеса, каких не было от сотворения мира, – и это можно было понимать и так и иначе в дни, когда Жанна д’Арк была уже в Шиноне и в Пуатье.

Слышала ли она раньше о знаменитом проповеднике? Может быть, да, а может, и нет – все бесконечные рассуждения на эту тему, начатые Симеоном Люсом, в конце концов не ведут ни к чему. Во всяком случае, увидала она его в первый раз под Труа.

Он-то о ней слышал, конечно. Её францисканский культ имени Иисусова, совпадавший с его собственной проповедью, мог предрасположить его к ней. Бургундский историк Рожье, писавший в начале XVII века, сообщает на основании каких-то не дошедших до нас документов, что в эти самые дни в Труа арестовали францисканского монаха, поддерживавшего связь с реймскими сторонниками Карла VII. Но речь тут идёт, очевидно, не о Ришаре, который к моменту развязки, несомненно, находился на свободе.

По всей вероятности, он не имел о ней окончательного суждения, пока не увидал её сам.

«Насколько я знаю, его послали ко мне жители Труа, говоря, что боятся, как бы я не была послана не от Бога. И когда брат Ришар завидел меня, он пошёл ко мне, творя крестное знамение и кропя святой водой. А я сказала ему: подходите, не бойтесь, я не улечу!»

Дело в том, что когда она появилась у рвов, у «господ граждан» зарябило в глазах: им казалось, что вокруг знамени с именами «Иисус Мария» реют тысячи белых бабочек или что это тысячи белых флажков на копьях воинов нездешнего мира, появлявшихся неизвестно откуда и исчезавших неизвестно куда. «Дрожа и трясясь», говорит Дюнуа, они отправили к королю епископа, который ничего лучшего и не желал. А к ней отправили Ришара, дабы уяснить для себя с помощью знаменитого проповедника, что же это такое.

Грефье де Ла Рошель, чья информация становится все менее точной по мере удаления театра военных действий, явно противоречит рассказу самой Девушки, говоря, что Ришар встал на колени, как только её завидел. Надо полагать, что он встал на колени, когда она выдержала крестное знамение и святую воду: его послали выяснить, ведьма или святая: он выяснил – и больше ничего. И, без сомнения, верно, что тогда и она встала на колени, раз она вообще это делала перед духовными лицами. «И так они кланялись друг другу и долго говорили промеж себя». А когда францисканец вернулся в Труа, он стал «убеждать народ исполнить долг перед королём и разъяснял, что Бог послал королю святую девушку, которая знает больше тайн Божиих, чем любой святой в раю, кроме Иоанна Богослова, и что стоит ей захотеть, как королевские войска войдут в город поверх стен; и рассказывал много других вещей».

Руанские судьи впоследствии очень хотели доказать, что для Жанны Ришар был «батюшкой», «son beau рёге», – и не доказали ничего. Ничего не доказал и Симеон Люс. Очень возможно, что, узнав в ней черты, близкие к францисканству, и признав её святой, неистовый проповедник действительно попытался ею «руководить». Только из последнего не вышло ничего, как это стало совершенно ясно через несколько месяцев.