Ипатия слишком маленькая, чтобы иметь свой трехсменный распорядок дня, и придерживается нормализированного времени Меридиана. В полночь третьего дня ремонт завершается, и Вагнер и Зехра отдыхают от своих трудов. Ровер блестит в лучах прожекторов. Для несведущего глаза это та же самая шестиколесная машина, которую усталая команда притащила на буксире в Ипатию и запихнула в ремонтный док. Этот глаз не заметит красоты новых модулей и моторов; свежих проводов и кабелей; частей, которые Вагнер разработал сам, отпечатанных на заказ и прилаженных руками Зехры.

– Когда ты уезжаешь? – спрашивает Зехра.

– Как только зарядятся аккумуляторы и я закончу проверку. – Вагнер обходит вокруг ровера. В его правом глазу мелькают диагностические графики. Линза, установленная взамен старой, оказалась хороша, но с каждой минутой он испытывает все более сильное отвращение к тупому и безликому базовому фамильяру. И ведь они едины, неделимы.

– Я поеду с тобой.

– Никуда ты не поедешь. Одним богам известно, что там, снаружи.

– Ты без меня не выедешь из шлюза, – заявляет Зехра.

– Я лаода…

– А я тайком дописала строчку кода в цепочке команд.

С самого начала Вагнер понял, что его отношения с цзюньши будут строиться не на управленческих способностях, но на уважении. Она была цзюньши первой бригады стекольщиков, которую он вывел из главного шлюза Меридиана, и при их первой встрече она сидела себе спокойно на ступеньке ровера, пока рабочие постарше и повульгарнее пытались запугать, застращать, сбить с толку и задавить авторитетом смазливого мальчишку-Корта. Когда они растратили боеприпасы, она забралась на свое сиденье с противоположной стороны ровера. Без единого слова. Случалось, бригады погибали из-за вражды между лаодой и цзюньши. Пока машина медленно ехала по пандусу в шлюзовую камеру, Зехра сказала по частному каналу: «Чего ты не знаешь, того не знаешь, молодой Корта. Но я на твоей стороне».

Батареи заряжены. С ровером все в порядке по двадцати разным параметрам. Команда одета и обута, их ранцы полны. Вагнер заполняет план отправления. Пока сиденье опускается и поднимается защитная дуга, Зехра касается его руки.

– У тебя десятиминутное окно. Ступай и попрощайся с ней.

Вагнеру не нужен дешевый и противный маленький фамильяр, чтобы узнать, что Анелиза в своей каморке. С другого конца переходного мостика он слышит жужжащую, звучную мелодия и волнующее басовитое гудение ситара. Она импровизирует: темная натура Вагнера перебирает ноты, находя особые последовательности и очередности. Он не ценитель музыки и никогда им не был, но понимает и страшится той силы, которая позволяет ей очаровывать и направлять разум, ее господство над временем, ее ритм. Лукас любил погружаться в изысканную сложность босановы, где на каждую ноту свой аккорд. Вагнер видел в восторге брата нечто схожее со стайной экатой, но это была единоличная, атомизированная радость. Таинство причастия.

Музыка обрывается на середине такта. Фамильяр предупредил ее, что он у дверей.

Ему нравится, как она прежде всего аккуратно помещает ситар в чехол.

– Неплохо смотришься в этом скафандре, джакару.

– Лучше, чем когда я сюда прибыл.

– Намного лучше.

Когда они размыкают объятия, она кладет в его руку в перчатке пакетик.

– Напечатала твои лекарства.

Он пытается сунуть их в ранец, но рука Анелизы не дает ему это сделать.

– Я все вижу, Лобинью. Прими их сейчас.

Лекарства действуют так сильно, так точно, что Вагнер едва не теряет равновесие. Он перепутал приступ депрессии с истощением после боя и напряженной сосредоточенностью, порожденной желанием добраться до Робсона в Меридиане. Он так не ошибался уже много лет. На поверхности это могло убить его и Зехру.

– Спасибо. Нет… это превыше слов.

– Возвращайся. Когда все закончится – как бы оно ни закончилось.

– Я постараюсь.

По пути к транспортному отсеку он опять слышит перебор струн ситара. У него осталось три минуты на выезд.

– Мне нужен тот код, – говорит он Зехре, когда они усаживаются спина к спине на сиденья для цзюньши и лаоды.

– Какой код?

На протяжении первых двадцати километров Зехра замыкается в себе, слушая музыку, и Вагнер рад, что его оставили наедине с полноценным восприятием эффекта медикаментов. Это словно поездка через поле битвы. Физический мир то делается четким, то расплывается. Внимание сосредотачивается на чем-то одном, а потом нечто другое кажется более привлекательным. Перед его мысленным взором встает изуродованное ухо Анелизы. Это не был несчастный случай. Несчастные случаи не оставляют таких аккуратных следов. Она заплатила за предательство. Рука, что держала нож, была милосердна. Обычная для Маккензи цена за предательство – палец. Это заставило бы яркий радостный ситар умолкнуть навсегда.

Как давно Зехра с ним разговаривает?

– Прошу прощения?

– Я сказала, что хотела бы услышать твой вопрос.

Поездка легка – они следуют в Меридиан вдоль Первой экваториальной, по стеклу. Радарная мачта ровера поднята. Шлем Вагнера показывает, что между ним и запасом ресурсов в Зилбершлаге врагов нет. Связь с Ипатией хорошая. Инженеры «Тайяна» восстанавливают сеть, штопают ее и латают. Железные дороги заработали: по крайней мере, одна линия – из Святой Ольги в Меридиан. Война закончилась, война проиграна, война завершилась победой, война продолжается, война стала чем-то совсем другим; Вагнер и Зехра едут сквозь неопределенность и слухи. Вагнер думает о том, что можно быть посреди войны и не знать об этом. И опять он отвлекается, и снова ему приходится извиняться.

– Какой еще вопрос?

– Ты отправился в Меридиан за Робсоном. Тебе не приходило в голову спросить, почему я еду с тобой?

Вагнер предполагал, что Зехра отправилась в путешествие с ним из личной верности, и когда он это понимает, то осознает, что ничего не знает о своей цзюньши.

– Не приходило. Это моя ошибка.

– У меня там кое-кто есть.

Он и не знал. Он даже не подумал.

– Мама, – говорит Зехра. – Она старая, она одна, и луна вокруг нее разваливается на части.

– Ох, – говорит Вагнер Корта.

– Вот так-то, – отвечает Зехра Аслан.

Они едут дальше по чистому и безупречному стеклу.

* * *

Вагнер включает двигатель на полную мощность, и ровер мчится во весь опор. Солнечный пояс – это его вотчина; здесь гладко, безопасно, спокойно и скучно-скучно-скучно.

Когда скучно, это хорошо. «Скучно» – значит, никаких потрясений и сюрпризов. Скучая в дороге, ты возвращаешься к людям, которых любишь.

Скука становится фоном для беседы. За сто пятнадцать километров Вагнер узнает о своей цзюньши больше, чем узнал за десять контрактов. У Зехры есть третье имя: Альтаир. Аслан – это ее биологическое имя, контрактное имя. Альтаир – это имя ее семьи, настоящей семьи. Номатемба, Джо Лунница из Йоханнесбурга – ее настоящая мать. Альтаиры – питающий поток. Никто никогда не рождался Альтаиром. Членами этой семьи становятся через усыновление или удочерение, опеку или партнерство. Номатемба удочерила Зехру, когда той было три месяца. У нее трое братьев и сестер и две матери. Номатемба вот уже год умирает от силикоза, ее легкие твердеют, превращаясь в лунный камень. Зехра в процессе усыновления маленького мальчика с Невидимой стороны: Адам Карл Йесперсон, так его зовут. Она до жути боится, но Альтаиры – сильные. Зехре нужно закончить усыновление и показать Номатембе новый пузырек в потоке, прежде чем ее дыхание станет камнем.