Дома на улицах, занятых бандитами, казались необитаемыми. Если какой-нибудь любопытный остелец, приоткрыв ставни, выглядывал наружу, дикое улюлюканье сразу же вынуждало его захлопнуть окно.

Не договорившись о дальнейших действиях, мятежники продолжали бурно обсуждать создавшееся положение. Их число все увеличивалось и теперь доходило примерно до четырех-пяти тысяч. Разосланные ими ночью во все стороны гонцы привели подкрепление. Старатели из района Золотого Ручья уже прибыли в Либерию, но тем, кто находился в центральной части острова или на его северо-восточной оконечности, для этого потребовалось бы от одного до нескольких дней пути.

Их единомышленники, уже вторгшиеся в город, поступили бы умнее, дождавшись остальных. Тогда число бунтовщиков достигло бы десяти — пятнадцати тысяч, и положение Либерии, и так достаточно тяжелое, стало бы безнадежным.

Но горячие головы не смогли терпеливо выждать нужного момента.

Чем ближе был полдень, тем сильнее разгорались страсти. Возбуждение усталой толпы, подстегиваемое речами ораторов, все усиливалось.

К одиннадцати часам волнение накалилось до предела, и внезапно, в едином порыве, захватчики бросились на остельскую милицию. Та направила на них штыки. Нападавшие поспешно отступили, потеснив последние ряды. Во избежание случайного кровопролития Кау-джер отвел свои отряды, которые, точно выполнив отступательный маневр, заняли позицию перед управлением. Таким образом, улицы, выходившие на площадь, опустели. Золотоискатели, ошибочно истолковав истинный смысл этой акции, разразились оглушительными победными криками.

Пространство, освободившееся после отхода остельской милиции, моментально заполнилось бесновавшейся толпой. Однако торжествовать было еще рано. Милиция все так же преграждала ей путь. Тысяча человек, подражавших невозмутимости и выдержке Кау-джера, неподвижно стояла на месте с ружьями у ног. Золотоискатели хорошо знали, что у колонистов были усовершенствованные американские карабины[142], обойма[143] которых вмещала семь патронов. Итого — не менее семи тысяч выстрелов в минуту, при этом — в упор. Тут было над чем призадуматься даже самым отчаянным!

Сцена была поистине трагическая. По краям площади — разнузданная, ревущая, тысячеустая толпа, размахивающая кулаками, издающая нечленораздельные вопли. А на расстоянии тридцати метров, как раз напротив,— застывшие ряды остельской милиции, выстроенные в боевом порядке вдоль фасада управления. Позади нее — Кау-джер, в полном одиночестве на последней ступеньке лестницы. С тревогой наблюдая за непрерывным движением толпы, он пытался найти какой-то мирный выход из создавшейся острой ситуации.

Вдруг колонисты заметили среди золотоискателей знакомое лицо. Нападавшие вытолкнули вперед Кеннеди, по наущению[144]которого они пустились в эту опасную авантюру. Именно он сообщил им об истечении срока полномочий губернатора, подговорил их требовать прав гражданства и участия в выборах, уверяя, что покинутый всеми Кау-джер не сможет им противиться. А в действительности все обернулось иначе, и, натолкнувшись на вооруженное сопротивление, авантюристы справедливо рассудили, что тот, кто привел их под выстрелы, должен получить пулю первым.

Бывший матрос, жаждавший мщения, оказался в невыгодном положении. Куда делась вся его былая прыть! Бледный, дрожащий от страха, он имел теперь жалкий вид.

Но бандиты бесновались еще пуще. Нарастающий гнев заставил их перейти от угроз к действиям. На неподвижные отряды милиции обрушился град камней. События явно принимали скверный оборот. Несколько колонистов было ранено. Кау-джеру камень попал в голову. Он покачнулся, но спокойно вытер кровь, струившуюся по лицу, и опять замер на своем посту, наблюдая за действиями разъяренного сброда.

Целый час бушевал смертоносный каменный град. Затем нападавшие, убедившись, что так они ничего не добьются, как будто утихомирились. Камни летели реже, и казалось, что скоро все стихнет, как вдруг в толпе раздался дикий вопль. Что случилось? Кау-джер тщетно пытался разглядеть, что делается на соседних улицах. Там, вдали, происходило что-то необычное. Только через несколько минут стала понятна причина этого волнения.

Три золотоискателя огромного роста, прокладывая себе дорогу локтями, вышли вперед, словно показывая, что им наплевать на выстрелы. В самом деле, они могли не бояться пуль, ибо несли перед собою заложников, закрываясь ими, как щитами.

Бандитам пришла в голову дьявольская мысль: взломав двери какого-то дома, где жила молодая мать с ребенком и сестрой, они схватили обеих женщин и малыша. Теперь, прикрываясь своей живой ношей, они нагло шли на остельцев. Кто посмеет спустить курок, если первые же пули поразят невинные существа?

Женщины, полумертвые от страха, даже не пытались сопротивляться, а ребенок, которого великан зверской наружности держал на вытянутых руках, как бы предлагая в жертву некоему жестокому божеству, заливался радостным смехом.

Потрясающее зрелище превзошло все, что только мог себе представить Кау-джер. Даже этот закаленный человек содрогнулся и побледнел от ужаса. Дольше медлить было нельзя.

Иноземцы с неистовыми криками ринулись вперед. Они настолько обезумели, что даже не пожелали вступить в рукопашный бой, хотя при этом их численное превосходство обеспечило бы им победу. За двадцать метров начали стрелять из пистолетов в застывших как каменные глыбы колонистов. Один остелец упал.

Настал момент действовать. Иначе не пройдет и минуты, как бандиты сомнут ряды милиции, и тогда все население Либерии — мужчины, женщины и дети — будет безжалостно истреблено.

— Целься! — скомандовал бледный как смерть Кау-джер.

Милиция выполнила приказ с четкостью бывалых солдат. Одновременно все приклады поднялись до уровня плеч, и грозные дула направились на толпу мятежников.

Но те уже не владели собой, и никакая сила не могла остановить их. Снова загремели револьверные выстрелы. Упало еще три остельца.

— Огонь! — приказал Кау-джер охрипшим голосом.

Настал час, когда героической выдержкой в водовороте страшных событий колонисты отблагодарили его за все, что он когда-то сделал для них. Отныне они были в расчете. Но хотя любовь к Кау-джеру придала остельцам стойкость бойцов, они все-таки не были настоящими солдатами, едва нажав на курок, они потеряли власть над собой и дали не один-единственный залп по команде, а сразу же расстреляли все патроны. Раздался громовой раскат… За три секунды карабины изрыгнули семь тысяч пуль… Потом воцарилась гробовая тишина…

Защитники города стояли в оцепенении. Вдали виднелось несколько удиравших бандитов. Площадь опустела.