Нынче воинов осталось совсем мало. Самых лучших Хальвдан успел отобрать. Из отдаленных деревень дружинников созывать не стали, да и вряд ли лишняя суета понравилась бы старостам. К тому же самые сильные воины все одно взращивались здесь, под крылом Добрана. За последние дни Хальвдан проверил умения каждого, выставляя их на поединки друг с другом, выслушал советы тысяцкого и осторожные предложения посадника. Впрочем, Аксен не рвался влезать в то, что его не особо касалось. Но раз столпотворение происходило на его земле, он не мог оставить это без внимания. Тем паче, Елога постепенно погружалась в затишье, что неизбежно наступало между окончанием сплава леса на юг и началом заготовки нового. А потому посадник хлопотал больше для того, чтобы чем-то себя занять, но, к его чести, излишне не навязывался.

Хальвдан собирался в Кирият через день-два. Только за спиной будет теперь не десять воинов да древнерский сопляк, а почти пять дюжин. Отжимать сотни стало некуда – те, кто достоин служить в княжеской дружине, давно были там. А нынешние потуги больше раздражали Хальвдана своей кажущейся бесполезностью, чем приносили удовлетворение. И правду сказать, в том оказалась большая заслуга Наяса.

Два дня, проведенные в его доме, были наполнены постоянными предостережениями о том, что Драгомир скорее приведет княжество и весь народ к гибели, чем спасет. Вождь с многозначительным видом повторял, будто видел безумие князя, которое уже подбирается к нему. Да только повода, даже самого малого, для того, чтобы в это поверить, покамест не было.

– Я не лекарь, – говорил Наяс. – Не мое дело решать, коснулся ли уже недуг Драгомира. Но волею богов я могу видеть то, что еще не случилось. И мое дело оградить свой народ от возможной беды. Безумие у князя в крови. Пусть за ответом, как от него уберечься, он обратится к своему роду. Если он не оборвет последние связи раньше. Это коснется и тебя, Хальвдан, и всех, кто его окружает. Он протянет свою руку ко всем, кто встанет на его пути.

– Что ты мелешь, Наяс? – устало злился Хальвдан. – Драгомир здоров и разумен! А уж то, что он возьмется убивать ближников – это ты и вовсе загибаешь. Припомни хоть одну казнь за все время, что Драгомир на престоле. Нет таких!

На это староста только покусывал ус и горько усмехался.

– Мир изменчив. И не всегда изменения к лучшему. Если ты не хочешь верить словам, я могу показать тебе, что видел сам.

– Ну нет, я отраву, которую ты там обычно жуешь, в рот не возьму.

– Этого и не нужно, – пожимал плечами Наяс.

Хальвдан упирался долго, но перед самым отъездом из деревни все же согласился взглянуть. Они с Наясом погрузились на коней и с рассвета до полудня ехали на запад через лес и обширный луг, пока не остановились на берегу Нейры, который круто обрывался к ее водам. Здесь было видно излучину на несколько верст в обе стороны. Вдоль русла более пологие, заросшие густым разнотравьем осыпи перемежались скалистыми камнями-бойцами, дюже нелюбимыми плотогонами из Елоги. Противоположный лесистый берег лежал далеко внизу, и казалось, будто земля там покрыта гигантским мхом. Ветер гулял на просторе, трепал волосы, мощным дыханием раздувал на спине даже плотную, подбитую тонкой овчиной куртку.

Но отнюдь не суровая красота этого места навевала трепет и почтение. В нескольких саженях от обрыва стояло древнерское капище. Идолы, сработанные из крепких сосновых стволов, выглядели едва ли не столь же внушительно, как каменные – в Кирияте. И хоть Хальвдан по прибытии на юг продолжал чтить своих богов, знал, каким поклоняются немеры. Так вот древнерские были очень на них похожи. И не поймешь, чьи верования стояли у истоков.

Наяс развел у подножья главного божества костер, кинул в него пучок трав, которых Хальвдан, пристроившись за спиной вождя, разглядеть не успел. Плотный белый дым – странно, почти не уносимый ветром – окутал капище, полез в нос и горло, но оказался приятным и сладковатым.

– Не можешь без своих уловок, – посмеиваясь, проговорил Хальвдан, утирая с глаз выступившие слезы. Он пытался отвернуться, но дым все равно неизменно настигал его. – А говорил, не придется прибегать к какой-то гадости.

Но Наяс на его ворчание ничего не отвечал, только ходил кругом, шепотом обращаясь то к одному, то к другому божеству. Хальвдан наблюдал за ним со стороны и поначалу не замечал, как мутнеет все вокруг, как становятся глубже тени, а цвета подергиваются желтизной. Но скоро небольшой костерок заслонил собою небо, обежал Хальвдана и сомкнулся вокруг него кольцом.

Хальвдан обнаружил себя лежащим на земле, а тело ломило так, будто по нему промчался табун лошадей. Рот изнутри обволокло липкой пленкой с привкусом трав, а голова кружилась и трещала, как с похмелья. Наяс с безразличным видом стоял рядом, и его тень падала на лицо. Костер потух, над ним теперь вилась только прозрачная ниточка дыма.

– Полоумный старик… Ты, верно, хотел отправить меня в Гельхейн [26]? – сипло проговорил Хальвдан, садясь и ощупывая затылок, которым, похоже, хорошенько приложился о землю. – Регга [27] была бы рада увидеть меня там раньше времени.

Наяс снова промолчал, лишь подал ему руку, помогая подняться. Земля под ногами вздрагивала и качалась. Хальвдан уперся в колени ладонями и постоял так, согнувшись, пока кружение идолов, леса и реки перед глазами не замерло.

– Ты правда считаешь, будто насланный тобой бред убедит меня в том, что Драгомир лишится ума? – он снова выпрямился и въедливо посмотрел на старосту. – Если ты частенько разводишь такие костры у себя во дворе, то и что похлеще может примниться.

– Я не хотел запугать тебя, воевода, или настроить против Драгомира, – Наяс размеренно провел рукой по бороде. – Всего лишь попытался заставить приглядеться к князю. Любое видение – это предостережение. Может, оно сбудется через много лет. А может, не сбудется вовсе, если вовремя спохватиться.

Хальвдан тогда махнул на него рукой – чего взять с выжившего из ума, да к тому же на редкость сварливого старика? И как бы тот ни упирался, что причина-де не в этом, а ведь не обошлось без его вечной неприязни к Драгомиру. Даже если люди старосты и не убивали сопровождение обоза, а все равно веры древнерам не было. Да и не больно хотелось… верить-то.