Оливье вспоминает слова дочери, сказанные в конце ее сегодняшней утренней исповеди: Ты не хотел бы с ним поговорить? Я думаю, это было бы хорошо, папа. Он… он хочет доверить тебе одну важную тайну. Оливье колеблется. Какой-то мотоциклист едва не задевает его «кангу» и выражает свое неодобрение непристойным жестом. Да, он прав, здесь стоять нельзя. Что же предпринять?

Ехать по этому адресу и разнести к чертовой матери дом гитариста? Или отправиться прямо в Биша и свернуть ему шею?

Оливье проверяет в зеркале, нет ли кого сзади, и едет до ближайшего светофора. Решение принято. Он себя хорошо знает, ему претит любое насилие, даже в отношении любовника жены. И уж конечно, он не пойдет на убийство…

Единственное, чего он хочет, это посмотреть, как тот умрет!

Только пусть сначала выдаст свою тайну, свою великую тайну…

Спасибо, Лора!

Оливье выключает телефон и наклоняется к своему навигатору, словно хочет сказать: «Извини, старина, в конечном счете ты оказался прав».

* * *

У Лоры заняты обе руки, по одному близнецу на каждой – Ноэ на правой, Этан на левой, а связка ключей в зубах. Ох уж эта нянька – отругала Лору за сущую ерунду: она, видите ли, пришла за детьми на три минуты позже! Черт бы ее подрал, а еще няней называется, тоже мне представитель благородной профессии! Теперь все кому не лень плюют на бюджетных работников. Вот попробовали бы сами, каково это – быть медсестрой! Этан хнычет, потому что ему хотелось остаться у няни Софи, Ноэ проголодался, вдобавок у Лоры в кармане тренькает телефон. Сообщение.

Она сажает близнецов в машину, в детские креслица, и читает эсэмэску.

Это я. Попала в скверную историю, вы должны за мной приехать.

Господи, ну и денек! Теперь еще и мама!

Ничего серьезного, но срочно и сложно. И важно. Объясню при встрече. Адрес: Шар, улица Освобождения, 36. Дом Илиана Ривьера.

Дом Илиана… Ну конечно… Шарлотта рассказала ей, где выросла. Маленький домик среди полей. Наверно, немного похож на ее собственный. Лора быстро производит подсчет. Шар находится в двадцати километрах от Сержи, это минут двадцать езды.

Она огорченно вздыхает. Конечно, придется ехать. Не бросать же маму в беде! Вот только Валентин еще на службе, значит, придется взять близнецов с собой. Эту парочку уставших и голодных маленьких чудовищ, которых давно пора искупать и уложить в постель.

Лора включает мотор и снова вздыхает. Ладно, она поедет, лишь бы все поскорей уладить. Нужно, чтобы папа и Марго узнали о Шарлотте, чтобы они приняли ее ради мамы, как приняла она, Лора, выслушав признание неведомой сестры в кафетерии больницы Биша. Нужно разом вскрыть нарыв, чтобы рана скорее зажила, чтобы все они мирно сидели на террасе шале в Порт-Жуа, а может, и в домике на улице Освобождения (почему бы и нет?), наверстывая упущенное время. Папе сначала будет больно, но потом он все простит – поймет и простит. Он ведь стойкий, как и она, крепче дуба! Не сгибается, но и не ломается.

Близнецы уже подняли рев. Они хотят пить. Хотят есть. Хотят смотреть телевизор.

Лора дает задний ход, и из-под колес машины брызжет гравий садовой аллейки няни Софи. Ведь вот – работает у себя дома, так могла бы, по крайней мере, убрать камни с дорожки!..

Да, лишь бы все поскорей кончилось! Лора внимательно смотрит вперед, и ее взгляд останавливается на бейдже под «дворником» – это больничный пропуск, позволяющий медперсоналу подъезжать прямо к зданию, минуя стоянку.

Лишь бы все поскорей кончилось?..

И вдруг Лору словно огнем обжигает: она осознает ужасный смысл этих слов. Илиан Ривьер обречен. Ему осталось несколько дней. А она, молодая мать семейства со своими мелкими домашними заботами, еще на что-то жалуется. Черт бы меня подрал!

Лора останавливает машину, въехав на тротуар, и торопливо набирает текст на мобильнике.

Лежу рядом с Шарлоттой. Отыскивая под кроватью камень времени, я заметила, что запах газа меньше ощущается у пола. Мы смастерили нечто вроде палатки из простыней, одеял, матраса и укрылись под ними. Вылезаем из-под полога по очереди, чтобы смочить ткань водой.

Господи, как мне приятно это согласие!

Не знаю, сколько я еще проживу, перед тем как на меня рухнет все – потолок, кровля, перекрытия и черепица, – какая разница, ведь я провела это время здесь, совсем рядом со своей дочерью!

Свет плафона над нашими головами пронизывает желтые простыни и оранжевое одеяло, создавая эффект солнечного заката, прямо как на стоянке бедуинов. Мне хорошо. Шарлотта втащила в наше убежище картонную коробку. Она запускает туда руку и вытаскивает наугад разные вещицы: фетровый брелок для ключей в виде галстука, картинку из раскрашенных и покрытых лаком макарон-бантиков, кружку с надписью ПАПА, украшенную звездочками с помощью трафарета, желтую свечку, явно с именинного торта, стакан из папье-маше для карандашей. Я с трудом разбираю крупные буквы, нацарапанные фломастером и заключенные в сердечко: С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, ПАПА! Все понятно: ее детские сокровища, собранные за много лет, от детского сада до школы.

– Настоящие шедевры, разве нет? – гордо говорит Шарлотта. – Я была самой лучшей в классе на уроках труда. Правда, по сравнению с девчонками, которым приходилось делать подарки еще и мамам, у меня было вдвое больше времени.

Я сжимаю ее руку.

– Но главное, – уточняет Шарлотта, – у меня был двойной стимул: мой папа был лучше всех других!

По нашим лицам бегут слезы. Мы лежим рядом, не глядя друг на друга, вслушиваемся. Время от времени начинаем кричать как безумные, изо всех сил, надеясь, что кто-нибудь нас услышит, потом продолжаем разговор.

– Знаешь, Шарлотта, твой папа был талантлив. Даже очень талантлив. И его талант проявлялся не только в твоем воспитании. В музыке тоже.

Шарлотта роется в коробке и достает оттуда крошечное розовое укулеле. Игрушечное.

– Да, я это поняла. Поняла сегодня. Я почти не слышала его игру. Слушать музыку – вот это он любил. Но не играть.

Она роняет игрушку на пол.

– Папа… он все бросил ради меня.

Я сильнее сжимаю ее руку. С простыни над головой срывается капля и падает мне на лицо. Тусклый свет, пробивающийся сквозь ткань, едва ли не слепит глаза. Я зажмуриваюсь.

– Нет, Шарлотта, нет. Это был его выбор… Знаешь, люди иногда ошибаются, и выбирать – не значит отказываться. Совсем наоборот. Выбирать – значит быть свободным. В том числе не становиться тем, кем вас хотят сделать другие, решившие задушить ваш врожденный талант. Те, кто вознамерился отнять у вас любовь, подаренную судьбой. Илиан сделал свой выбор, он выбрал тебя, и это касается только его. Дети не должны в это вмешиваться. Им предстоит прожить свою жизнь. И сделать свой выбор…