Эта теория, которую Дарвин называет «временной» и которая, по его собственному сознанию, до некоторой степени основана на чистой гипотезе и в значительной степени на аналогии, оказывает – все равно, справедлива ли она или нет, – огромную услугу для всех изучающих законы наследственности. Она дает ключ ко всем недоступным до сих пор преградам нашего понимания этих явлений. Она обнимает в одном чрезвычайно простом законе многочисленные формы воспроизведения, встречаемые в обширной области органической жизни, и подводит их под те же условия, которые управляют обычным ростом каждой особи. Поэтому весьма полезно смотреть на явление наследственности таланта с точки зрения, которую открывает теория пангенезиса, и к ней-то я намерен привести читателя.

Каждую черту характера живого существа можно сравнить с типическим характером отдельных личностей в целом собрании людей. Правда, жизнь животного сознательна, а элементы, составляющие его, по-видимому, бессознательны, тогда как в собирательной жизни людского общества бывает совершенно обратное. Тем не менее эта аналогия поможет нам в значительной степени получить ясное понятие о законах, управляющих наследственностью, и не поведет нас по ложному пути, если будет приложена так, как я предлагаю. Собрание людей, которое я имею в виду, следует представлять себе неконтролируемым никаким центральным авторитетом, собранием, которое получило свой типический характер путем свободных действий неделимых, составляющих его, и в котором каждый человек связан своими непосредственными интересами и занимает место под исключительным влиянием избирательного сродства к своим соседям. Небольшое развивающееся увеселительное место представляет один из лучших примеров, которые я могу придумать. Часто бывает почти невозможно проследить его возникновение: два или три дома могли быть построены частными лицами и сделались случайно свободными; эти дома увидала праздничная публика, ей понравилась местность, и она пожелала поселиться здесь на время. Другие новые дома были построены для удовлетворения требований публики, это повело к постройке гостиницы, явился мясник, булочник, почтальон и лавочник по мере того, как развивалось село и открывались лавки, молодые ремесленники и другие бродячие частички английского населения, ищущие места, где бы они могли удобно прикрепиться, поселялись здесь. Каждый пользовался случаем занять свободное место, как только оно открывалось или вскоре после того. Общим результатом этих совершенно эгоистических притяжений является странное сходство всех увеселительных мест, даже прежде чем проникает туда архитектор с определенным планом. Можно заранее предсказать, какого рода лавки будут открыты, где именно, с какого рода товарами и даже какие объявления будут выставлены в окнах. Таким образом, независимо от многочисленных индивидуальных особенностей мы находим во всех таких местах большое сходство.

Тип этих увеселительных мест, конечно, весьма постоянен. Человеческие материалы, из которых они строятся, остаются одинаковыми, равно как и их назначение удовлетворять требованиям английской праздничной публики средней руки. На этом основании увеселительные места будут размножаться, сохраняя вполне свой первоначальный тип. Они размножаются, давая отпрысков путем деления, или как полип, от которого можно отрезать кусок и он будет жить самостоятельной жизнью и вырастет в совершенное животное, или – если взять для сравнения явление из высшей сферы жизни – два увеселительных места, лежащих на некотором расстоянии друг от друга, дают материалы для возникновения третьего между ними.

Совершенно те же замечания могут быть приложены к рыбачьим селам, мануфактурным городам, или новым поселениям в лесах, или компаниям золотопромышленников: все они, размножаясь, остаются верны коренному типу. Если мы перейдем к более постоянным формам общества, чем наше собственное, мы найдем многочисленные примеры размножения с сохранением прежнего типа: так готентотский ареал или деревня до сих пор не отличается от описанных древнейшими путешественниками. Или – если мы возьмем несравненно более длинный период – сведения наши, почерпнутые из древнейших памятников Египта, вполне согласны с наблюдениями над современной жизнью потомков этого народа, который изображен на памятниках.

Рассмотрим теперь природу ублюдков. Предположим, что город создается под влиянием двух других, отличающихся между собой; предположим, что один из них – увеселительное место, а другой – рыбачий город. Что из этого выйдет? Мы находим, что такое разнородное сочетание обыкновенно чрезвычайно благоприятно, потому что различные элементы не мешают один другому, но, скорее, поддерживают друг друга. Рыболовный промысел дает большую прочность месту, чем мимолетное присутствие среди населения туристов; живописный морской берег тоже составляет притягательный элемент для посетителей, для пропитания которых рыбаки ловят рыбу. С другой стороны, увеселительное место дает более разнообразные условия жизни для рыбаков. Посетители эксплуатируются прямым или косвенным образом для благотворительных учреждений, дорог и т. п., и вообще они во многих отношениях – желанные гости для обитателей города.

Берем новый пример ублюдка, такой, который приведет нас к совершенно другому результату. Предположим, что предприимчивый промышленник города, лежащего на недалеком расстоянии от возникающего увеселительного места, открывает здесь минеральное богатство, водяную силу или средства к разработке и решается основать здесь фабрику. Можно с большой уверенностью предсказать, что будет. Или место перестанет быть увеселительным, или промышленник тем или другим образом будет вытеснен отсюда. Оба элемента несходны, грязь и шум грубых фабричных работников несовместимы с удовольствиями увеселительного места. Выводы, которые я имею в виду, ясны читателю. Я хочу показать, что если человек с состоянием женится на женщине, столь же хорошо поставленной и столь же чистой крови во всех отношениях, то из этого не следует еще, что потомок их будет удачен.

Я буду придерживаться той же метафоры для объяснения случаев т. наз. игры природы, как, напр., появление очень талантливого человека в обыкновенных семействах. Дарвин утверждает в теории пангенезиса, что частички бесчисленных качеств, произошедшие от прародителей, обращаются в кровь и размножаются из поколения в поколение, сохраняя характер зачатков; они не могут развиваться в клетки, потому что существуют другие антагонистические частички, более сильные и вытесняющие их в борьбе из-за точки прикрепления. Отсюда в каждом живом существе находится большее число задатков, чем мы можем определить, и на каждый явный элемент приходится бесчисленное множество скрытых. Характер человека целиком образуется из тех частичек, которые нашли себе почву; остальные же, вытесненные антагонистами, остаются без всякого значения. Это совершенно то же, что демократическое правление, образованное из большинства граждан, или представительный голос какого-нибудь местечка, определяемый преобладающими политическими взглядами избирателей: в обоих случаях оппозиционное меньшинство бессильно. Но пусть, в силу более быстрого распространения одного класса избирателей, напр. ирландского населения, численная сила слабейшей партии постепенно возрастает, так что меньшинство становится наконец большинством. Тогда мы увидим, что в политическом равновесии происходит внезапный поворот или революция и характер большинства нации, проявлявшийся в его поступках, будет совершенно изменен. Это соответствует так называемой «игре природы». Далее, как пример еще более подходящий к нашей цели, предположим, что вследствие какого-нибудь изменения представительной системы два местечка, из которых каждое заключает в себе значительное меньшинство ирландского элемента и из которых одно всегда выбирало представителем вига, а другое консерватора, вдруг соединятся в одно целое и будут иметь только одного представителя. Ясно, что противники консерваторов будут нейтрализовать одна другую и что соединение двух ирландских меньшинств образует громадное большинство, вследствие чего представитель, занимающий ирландские интересы, будет наверно избран. Это вполне соответствует случаю, когда сыновья имеют резкие особенности, которыми не обладал ни один из родителей в явной форме.