В голове у него отдавались эхом жестокие слова, в запале брошенные ей. Их ночи в Солнечной галерее, казалось, остались в далеком прошлом. Ее отсутствие рядом в ночные часы ощущалось как дыхание студеного ветра, вступившего в сговор с холодным пасмурным небом. Но на земле во дворе по-прежнему оставалась вмятина от плахи. И высокий дуб раскидывал ветви над могилой Цапли. При виде перевязанной культи Филипа вся решимость разом пропадала. Я потерял Лукрецию, думал Джон, я получил по заслугам. Он постоянно украдкой поглядывал на Филипа, когда они сидели за столом вместе, и наконец Филип стянул с культи повязку:

— Можешь посмотреть, если хочешь.

Джон густо покраснел:

— Нет, я…

— Это сделал Марпот, — сказал Филип. — И он за это ответит. Ты здесь ни при чем.

Работа стала тяжелее. Джон вставал затемно и колотил поварешкой по котлу, будя обитателей усадьбы. Людям, отправлявшимся на поиски пропитания, приходилось углубляться все дальше в лес, чтобы наполнить торбы. Солнце нещадно палило, сжигая всходы пшеницы в полях. К середине лета зеленые колосья поднялись лишь до колена.

Они по цепочке передавали от реки кожаные ведра и деревянные бадьи с водой, которую выливали в кривые борозды. Злаки снова пошли в рост, но к концу лета огромные участки поля оставались голыми. Они косили, веяли и молотили. Потом перемалывали зерно в ручных мельницах. Они собирали плоды и ягоды, ловили силками кроликов и ощипывали голубей. В изнеможении падая на кровать ночью, Джон засыпал, едва голова касалась подушки.

Щеки у них вваливались все сильнее, и глаза западали все глубже. Войско Марпота по-прежнему перекрывало дороги, и приемный двор пустовал. Осенью пришло известие о суде над королем. Джон вспомнил мужчину с печальными глазами, который подозвал его к себе и усадил рядом. В Рождество все обитатели усадьбы вновь собрались в Большом зале и откушали тушеной крольчатины с черствым хлебом из муки грубого помола. Когда миссис Гардинер, по обыкновению, заснула и начала тихонько похрапывать, Джон бросил взгляд на Лукрецию, сидевшую с другой стороны от нее.

За весь год они едва перемолвились парой слов. Нос у нее сросся кривовато. Джон считал, что такая легкая неправильность придает лицу очарования. Но она при виде его всегда отворачивалась.

Зима шла своим чередом. Морозы крепчали, и холод вытягивал силу из тел. С каждым днем работники собирались на утреннюю поверку все медленнее. Когда двое из подчиненных Квиллера слегли, их места заняли Мэг и Джинни. Изможденные, бледные люди выходили колонной на рассвете и возвращались, еле волоча ноги, после наступления темноты, с бессильно поникшими головами и громко урчащими желудками. Но всегда требовалось еще натаскать и нарубить дров, принести воды наверх, прорыть очередную сточную канаву.

— Половина кочанной капусты поражена ржавчиной, — доложил Джону Филип в Мартинов день. — А листовая совсем сгнила. Что там с репой, узнаем, когда выкопаем. — Он уже перестал носить повязку на культе. — Некоторые опять поговаривают о том, чтобы податься отсюда куда-нибудь. Самая беда с мукой. Без хлеба нам никак…

Джон чувствовал в людях глубокую усталость. Их одежда превратилась в лохмотья, спины бессильно сутулились. Каждое утро он видел все те же хмурые, подавленные лица. Наступила и минула Двенадцатая ночь. Неделю спустя между Джедом Скантлбери и Джимом Джингеллом вспыхнула ссора. Уже через минуту они катались по снегу под голыми каштанами, неуклюже нанося друг другу удары. Остальные столпились вокруг, крича и улюлюкая. Адам и Питер растащили противников.

— Проваливай, если хочешь! — проорал Джед. — Марпот примет тебя с распростертыми объятиями.

— Это лучше, чем помереть с голоду! — огрызнулся Джим.

— Никто не помрет, — сказал Джон.

— Да неужели? — усомнился Барни Керл. — Кладовые пусты. Да и в лесу почти ничего не осталось.

— Что мы будем есть? — спросил Питер Перз.

Все измученные, красные от мороза лица повернулись к нему. Кто-то топал ногами, стараясь согреться. Джон почувствовал, как смертельная усталость людей передается ему.

— Он не знает, — громко объявил Джим Джингелл.

В толпе послышалось недовольное ворчание. Несколько человек повернулись и двинулись прочь.

— Постойте! — позвал Джон.

Все смотрели на него — одни с любопытством, другие с недоумением, — пока он пытался собраться с мыслями.

— Когда-то здесь был сад, — наконец заговорил Джон. — В нем произрастали все растения на свете.

Казалось, слова поглотил снег. Голые деревья безмолвно стояли вокруг.

— Так то был рай, — сказал Тэм Яллоп. — А здесь ничего похожего.

— Когда-то здесь был рай.

— Он издевается над нами! — возмутился Джим Джингелл, оглядываясь на остальных. — Верно?

— Ну и куда же он делся, твой сад? — крикнул другой голос.

— Он был разорен, — ответил Джон. — Мужчины и женщины, обитавшие в нем, остались ни с чем. Как мы. Но они выжили.

— Каким образом? — осведомился брат Джима, Джем. — Чем они питались? Древесной корой, что ли?

Джон разгреб снег у себя под ногами, пошарил по мерзлой земле и поднял бурый орех:

— Они делали хлеб. Перемалывали каштаны и пекли хлеб из каштановой муки.

Он стоял перед ними, плечом к плечу с Филипом. Но по толпе продрогших мужчин пробежал ропот.

— Так это и есть твой хваленый рай? — спросил один из людей Квиллера.

— Таким хлебом только свиней кормить, — подхватил его товарищ.

— А что будете есть вы с леди Люси? За своим «высоким» столом? — с вызовом бросил Джим Джингелл.

Лицо Джона посуровело.

— То же, что и вы.

Но мужчины недоверчиво трясли головой. Волна страшной усталости накатила на Джона. Он силился найти подходящие слова, но тщетно. Может, они и правы, подумал он. Нет никакого сада. Нет никакого Пира. Они давным-давно бесследно утрачены. Потом раздался женский голос:

— В Эдеме не было «высокого» стола.

Вперед протолкалась фигура в грубом шерстяном плаще с капюшоном, низко надвинутым на лоб. Она повернулась к толпе и откинула капюшон.

— Первые женщины и мужчины ели вместе, как равные, — громко сказала Лукреция. — Так же будем есть и мы. Они были равны в своем богатстве. А мы равны в своей нищете.

Она стояла перед ними подбоченясь. Джон увидел, как смягчаются лица и негодование на них сменяется любопытством.

— Мы испечем этот райский хлеб, — решительно объявила она. — Как говорит мастер Сатурналл.

— И вы тоже будете его есть? — спросил угрюмый голос.

— Да, мастер Джингелл, — ответила Лукреция, отыскав его взглядом в задних рядах. — Все будут. Мы изготовим этот хлеб. И мы будем им питаться.