В русском войске по мере отступления все более и болееразгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточиваетсяи нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско нераспадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает также необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, сбольшей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя ипотерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шарнашествия прокатывается еще некоторое пространство.

Русские отступают за сто двадцать верст — за Москву,французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недельпосле этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельнораненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недельостаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины,бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять полесражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезноесражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, заБерезину и далее.

В вечер 26-го августа и Кутузов, и вся русская армия былиуверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю.Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому,чтобы он хотел кого-нибудь обманывать, но потому, что он знал, что врагпобежден, так же как знал это каждый из участников сражения.

Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим,приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новоесражение оказалось физически невозможным.

Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны былисведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, неназначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.

А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро,французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь какбы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой нарусское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотелаэтого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно,чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было неотступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить надругой и на третий переход, и наконец 1-го сентября, — когда армия подошла кМоскве, — несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещейтребовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один,на последний переход и отдали Москву неприятелю.

Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн исражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя всвоем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы онраспорядился в таком-то и таком-то сражении, представляются вопросы, почемуКутузов при отступлении не поступил так-то и так-то, почему он не занял позициипрежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву,и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежныхусловий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего.Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которуюмы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую-нибудь кампанию накарте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известнойместности, и начиная наши соображения с какого-нибудь известного момента.Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого-нибудьсобытия, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегданаходится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какуюминуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события.Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и вкаждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания событияглавнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости,власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимостиотвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащиходин другому, вопросов.

Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов ещегораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что дажекто-то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в труднуюминуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этихпроектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Делоглавнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один изэтих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Емупредлагают, положим, 28-го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это времяприскакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело сфранцузами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. Априказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед заадъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей —куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, недопускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот,кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько),предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскуюдорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; аобойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют озащите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершеннопротивоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик,пленный и делавший рекогносцировку генерал — все описывают различно положениенеприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимыеусловия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например,положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1-госентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы,тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого немогло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, иощутительнее всего 24-го под Шевардиным, и 26-го под Бородиным, и в каждыйдень, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.

Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей.Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.

— Драться на этой позиции нет возможности, — сказал он.Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова.Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.

— Дай-ка руку, — сказал он, и, повернув ее так, чтобыощупать его пульс, он сказал: — Ты нездоров, голубчик. Подумай, что тыговоришь.