Ты раздеваешься. Когда ты уже почти покончила с помывкой, на тебя падает какая-то тень, и ты вздрагиваешь и вскакиваешь на ноги, спотыкаешься о лавку и тянешься к земле, прежде чем до тебя доходит, что ты, наверное, перегибаешь палку. Но тут ты чуть не роняешь мыльную мочалку, потому что…

…это Лерна.

– Да, – говорит он, пока ты пялишься на него. – Я так и думал, что это можешь быть ты, Иссун.

Ты продолжаешь пялиться на него. Он немного изменился. Стал чуть тяжелее, хотя и похудел точно так же, как и ты: вымотан путешествием. Сколько это длилось? Недели? Месяцы? Ты теряешь ход времени. И что он тут делает? Он должен был оставаться в Тиримо, Раск никогда не дал бы доктору уйти…

О. Да.

– Стало быть, Юкка сумела приманить тебя. Надо было бы удивиться. – Устал. Он выглядит усталым. На его скуле шрам, этакий белый полумесяц, который вряд ли потемнеет. Ты продолжаешь сверлить его взглядом, и он переступает с ноги на ногу. – Надо же, именно туда, куда меня привело… и вот, ты здесь. Может, судьба, может, и правда кроме Старика-Земли есть и другие боги, которым действительно есть до нас дело. Или, может, они тоже злые и это их шутка. Чтоб я знал.

– Лерна, – говоришь ты, и это то, что нужно сейчас.

Он опускает взгляд, и ты запоздало вспоминаешь, что ты голая.

– Надо было дать тебе домыться, – говорит он, быстро отворачиваясь. – Поговорим, как закончишь. – Тебе нет дела до того, что он видел твою наготу – в конце концов, он помогал родиться одному из твоих детей, ржавь побери, но он вежлив. Тебе знакома его привычка – он обращается с тобой как с человеком, хотя и знает, кто ты, и это странно ободряет после всех этих странностей и всего, что так изменило твою жизнь. Обычно то, что ты оставляла позади, не преследовало тебя.

Он уходит из помывочной, и ты снова садишься и заканчиваешь мытье. Больше никто не беспокоит тебя, хотя ты замечаешь, что многие обитатели Кастримы смотрят на тебя с интересом. И уже не так враждебно, хотя это неудивительно, ты не выглядишь слишком пугающе. То, что заставит их тебя ненавидеть, увидеть нельзя.

И все же… знают ли они, кто такая Юкка? Та белокурая женщина, что была с ней наверху, определенно знает. Возможно, Юкка знает о ней что-то такое, что заставляет ее помалкивать. Но вряд ли. Юкка слишком откровенна в отношении себя, слишком открыто говорит об этом с чужаками. И еще она слишком харизматична, слишком привлекательна. Юкка ведет себя так, словно быть орогеном – это просто еще один талант, еще одна личная особенность. Такое поведение и такое всеобщее принятие этого ты видела прежде только один раз.

Отмокнув и ощутив себя чистой, ты выбираешься из купальни. У тебя нет никаких полотенец, кроме твоей грязной пепельной одежды, так что тебе приходится еще и отстирывать ее в прачечном отделении. По окончании стирки одежда твоя становится влажной, но ты еще недостаточно осмелела, чтобы ходить по чужой общине нагишом, и в жеоде в любом случае тепло как летом. Потому ты и поступаешь как летом – надеваешь мокрую одежду, понимая, что она быстро высохнет.

Лерна ждет тебя.

– Туда, – показывает он, поворачивая, чтобы идти с тобой.

Ты следуешь за ним, и он ведет тебя через лабиринт ступенек и платформ, пока вы не доходите до приземистого серого кристалла, торчащего из стены всего на двадцать или около футов. У него там жилье, куда меньшее, чем то, что ты делишь с Тонки и Хоа, но ты видишь полки, заваленные пакетиками с травами и свернутыми бинтами, и нетрудно понять, что странные скамьи в большой комнате, скорее всего, импровизированные койки. Доктор должен быть готов к визитам. Он знаком велит тебе сесть на одну из коек и садится напротив.

– Я ушел из Тиримо на следующий день после тебя, – спокойно говорит он. – Ойамар, заместитель Раска, ты его помнишь, полный идиот, попытался устроить выборы нового главы. Не хотел брать на себя ответственность в преддверии грядущей Зимы. Все знали, что Раск никогда не выбрал бы его, но его семья сделала Раску одолжение, выдав ему права на надзор за лесозаготовками на западе… – Он осекается, поскольку все это больше ничего не значит. – Короче. Половина этих клятых Опор бегала по общине с оружием и пьяные, обвиняя каждого встречного в том, что он рогга или рогголюб. Вторая половина делала то же самое – только более скрытно и хладнокровно, что было куда опаснее. Я понимал, что теперь только вопрос времени, пока вспомнят обо мне. Все знали, что я твой друг.

Значит, и тут ты виновата. Из-за тебя ему пришлось бежать из места, в котором он был бы в безопасности. Ты неловко опускаешь взгляд. Теперь и он употребляет слово «рогга».

– Я думал, что смогу добраться до Сияния, откуда родом моя мать. Меня там едва знают, но обо мне знали, и что я доктор тоже, потому… я понял, что у меня есть шанс. В любом случае это было лучше, чем оставаться в Тиримо и быть повешенным. Или подохнуть с голоду, когда придет холод, а Опоры все разграбили и сожрали. И я подумал… – Он мнется, бросает на тебя короткий взгляд, затем снова смотрит на свои руки. – Я подумал, что смогу нагнать тебя по дороге, если буду идти достаточно быстро. Но это было глупо – конечно же, я тебя не догнал.

Между вами всегда была какая-то недосказанность. Лерна каким-то образом узнал, что ты такое, еще когда ты жила в Тиримо, хотя ты ему не рассказывала. Он это понял потому, что следил за тобой и замечал признаки, и потому, что он умен. Сыну Макенбы ты всегда нравилась. Ты думала, что когда-нибудь он это перерастет. Ты немного ерзаешь, смятенно осознавая, что не перерос.

– Я ускользнул ночью, – продолжает он, – сквозь одну из щелей в стене, там… рядом… с тем местом, где тебя пытались задержать. – Его руки сложены на коленях, он продолжает смотреть на них. Они неподвижны, только он то и дело медленно поглаживает большим пальцем костяшки другой руки. Жест кажется медитативным. – Я шел с толпой, по карте… но я никогда не был в Сиянии. Огонь земной, я до того, считай, и не покидал Тиримо. Только раз, когда заканчивал свое медицинское образование в Хильдже. Короче, либо карта была неточной, либо я плохо читал ее. Может, и то, и другое. У меня не было компаса. Может, я слишком быстро свернул с имперского тракта… двинулся на юго-восток, когда думал, что иду точно на юг… не знаю. – Он вздыхает и проводит рукой по голове. – Когда я понял, насколько сбился с пути, я ушел уже так далеко, что просто уже надеялся хотя бы найти дорогу получше, продолжая идти в прежнем направлении. Но на одном перекрестке я встретил шайку. Бандиты, неприкаянные, все такое. Тогда я шел с кучкой людей – стариком с большой раной на груди, которую я обработал, и его дочерью лет пятнадцати. Бандиты…

Он стиснул челюсти. Ты прекрасно понимаешь, что случилось. Лерна не боец. Однако он жив, и только это и имеет значение.

– Маральд – так его звали – бросился на одну из них. У него не было оружия или чего еще, а у женщины было мачете. Не понимаю, что он намеревался сделать. – Лерна глубоко вздыхает. – Но он глянул на меня, и я… я… я схватил его дочь и убежал. – Он еще сильнее стискивает челюсти. Странно, что ты не слышишь хруста зубов. – Потом она меня бросила. Назвала трусом и сбежала.