— То-то я тебя еле дождался. Хотел разыскивать.

— А на пруду, папа, такая луна, громадная, и свет от неё… Нам даже показалось, что снег движется. Да ещё как завоет кто-то, — засмеялся Васёк, — мы даже испугались немножко.

— Вот и хорошо, что испугались. Не будете лазить, где не надо, — хмуро сказал Павел Васильевич. Он был чем-то озабочен.

— Да ты что, папа, чудной какой-то сегодня? — удивился Васёк.

— Чудной не чудной, а… — Павел Васильевич замялся, постучал пальцами по столу и строго сказал: — К нам тётя Дуня едет.

— Едет? — переспросил Васёк, не зная, радоваться ему или печалиться. Тётю Дуню — сестру отца — он никогда не видел. Она жила под Москвой на какой-то маленькой станции.

Павел Васильевич ожидал, что сын будет протестовать против приезда тётки, и приготовился к серьёзному отпору, но Васёк только спросил:

— А весёлая она?

— Да как тебе сказать… особенного веселья я что-то у неё не замечал. Женщина старая, одинокая, хозяйка. А мы с тобой, можно сказать, холостяки. Где зашить, где пришить требуется, а то и сготовить чего.

— Каша у тебя пригорелая получается, — задумчиво сказал Васёк.

— Вот-вот, — обрадовался отец, — самое тёткино дело — кашу варить.

— Не хочу я тётки. Нам и вдвоём хорошо, — вдруг решительно заявил Васёк.

— Хорошо-то хорошо, а с хозяйством мне всё равно не сладить… Да, ещё вот какая новость у меня, сынок…

Павел Васильевич почувствовал себя совершенно несчастным: ему предстояло ещё раз огорчить Васька.

— Я, Рыжик, недельки на три в Харьков уеду. В тамошнее депо командируют меня. — Он тяжело вздохнул. — Значит, тут без тётки никак не обойтись, сынок.

Васёк молчал. Ему было уже не до тётки.

— А когда ты уедешь? — тихо спросил он.

— Когда уеду? Ну, это ещё не так скоро. Ты об этом не думай сейчас.

Васёк тряхнул головой.

— Не скоро? Ну и ладно! А тётка пускай живёт. Мне до неё никакого дела нет, — решил он.

Утром к Ваську забежал Одинцов. Павел Васильевич ушёл на работу, Васёк завтракал, густо намазывая маслом белый хлеб.

— Новость! — закричал с порога Одинцов. — У нас новый учитель будет после каникул. Мария Михайловна совсем ушла.

Мария Михайловна, прежняя учительница, давно уже не посещала класс, и четвёртый «Б» около двух месяцев находился на попечении учителей других классов.

— Собственный учитель? — обрадовался Васёк. — А Мария Михайловна что же?

Одинцов махнул рукой:

— Да она с нами состарилась совсем… Не с нами, а вообще… Ей шестьдесят лет скоро будет, а потом, после болезни ещё…

— Жалко её, — сказал Васёк, — привыкли мы к ней.

— Жалко, конечно, — согласился Одинцов, — а всё-таки учителю я рад. Бежим к Булгакову, расскажем ему!

— Да погоди. Я ещё не позавтракал. Вот ешь лучше. — Васёк подвинул товарищу хлеб и масло.

Оба с аппетитом принялись за еду.

— Всё новости да новости, — сказал Васёк. — А откуда ты узнал про учителя?

— Мне Грозный сказал. Я у него для Саши лыжи брал. Приношу сегодня, а он говорит: «После каникул держись, брат! Отменного учителя вам директор нашёл».

— Так и сказал — «отменного»?

— Так и сказал. Уж он не соврёт. Говорит, будто учитель на выставке был вчера. Все вещи смотрел. Хорошо, что Мазин свой пугач унёс!

— Унёс? — с живостью спросил Васёк и досадливо сдвинул брови. — Так и не сказал, что за буквы… Ну, пошли к Саше.

На улице было людно. В сквере играли дети, на скамейках отдыхали взрослые. С деревьев, покрытых белым инеем, осыпалась снежная пыль.

Саша Булгаков жил недалеко. Пройдя широкий двор, мальчики постучали в низенькую дверь первого этажа длинного серого флигеля.

Им открыла женщина с приветливым лицом:

— Сашенька, к тебе!

В светлой кухоньке было много ребят. Они, видимо, гуляли и только что пришли со двора. Саша и его сестрёнка Нюта раздевали их. Маленькая девочка в одних чулках бегала из комнаты в кухню с мокрым ботинком в руках. Толстый малыш, с такими же, как у Саши, круглыми чёрными глазами, хныкал, упираясь головой в Сашин живот, — он потерял варежку.

— Куда ты её дел? — сердился на него Саша. — Найди сейчас же!

Увидев товарищей, он кивнул им головой:

— Раздевайтесь, ребята!

Коля Одинцов пробрался к Сашиной кровати и осторожно присел на краешек, с интересом наблюдая, как Саша справляется с детворой.

— Васёк, — крикнул он, — иди сюда! Смотри, сколько детей у них. — Он притянул к себе товарища и зашептал ему в ухо: — У них чуть ли не двенадцать детей.

— Семь, — спокойно поправил его Саша, поднимаясь с колен и отряхивая пыль. — Вон седьмой. На кровати сидит.

Одинцов подпрыгнул и с испугом оглянулся: сзади него, обложенное со всех сторон подушками, копошилось маленькое существо с тремя светлыми волосками на макушке.

— Витюшка, грудной, — пояснил Саша.

— Да они, наверно, орут целый день! — засмеялся Васёк.

— Бывает. — Саша поймал за штанишки толстого черноглазого малыша и крикнул: — Нютка, пришей ему пуговицу! Мне некогда.

Он отвернул борт курточки — там торчала иголка с туго накрученной ниткой.

— Я пришью, — сказала мать. — Иди.