Зенитка вела огонь почти непрерывно. Но ее уже засекли наши артиллеристы. Несколько снарядов легли рядом с домом, откуда она непрерывно стреляла короткими очередями. «Сорокапятки» начали ее нащупывать прицельным огнем.

Загорелся дом. Стало видно, как взводы уже пешком, без лыж, перемещались от сарая к сараю, от стогов к поленницам, охватывая западную окраину деревни полукольцом.

Гарнизон, защищавший деревню, должно быть, уже прекрасно понял свое положение. Но зенитка продолжала вести огонь, серия за серией трассирующих снарядов уходили в поле, где копошился батальон, то поднимаясь в атаку, то снова растворяясь в снегу. Не умолкали и пулеметы.

Лыжники старшего лейтенанта Чернокутова продвигались к центру деревни. Иногда вспыхивали короткие схватки. В ход шли гранаты и приклады.

– Спроси его, где местные? Где народ? Куда они дели местных жителей? – Ротный кивнул на пленного, которого бойцы вели с собой.

Лейтенант Поярков спросил по-немецки:

– Почему не видно жителей деревни?

– Они эвакуированы. Туда, на запад, – пояснил пленный. – Приказано было всех отселить в соседнюю тыловую деревню.

Ротный выслушал и сказал:

– Если найдем хотя бы одного убитого жителя деревни, он и все, кто еще сопротивляется, будут повешены у дороги за ноги вниз головой. Переведи.

Поярков перевел слова старшего лейтенанта Чернокутова с трудом. Немец опустил голову и ничего не ответил.

– Спроси его, почему его товарищи продолжают бессмысленное сопротивление? Неужели они не понимают, что обречены? – Чернокутов нервничал. Рота несла потери.

– Он говорит, что сдаваться никто не намерен. И что он тоже сдаваться не хотел.

– Почему?

– Потому что им сказали, что русские не берут пленных, а сразу отрезают пленным головы и всячески глумятся.

– Глумятся… Пусть молит бога, чтобы мы не нашли здесь никого из наших.

– Он спрашивает, – сказал Поярков, – что мы намерены сделать с ним. Что ему сказать?

– Ничего. Пока ничего.

Зенитка наконец замолчала.

Один из дотов забросали гранатами. Другой подожгли огнеметом. Третий все еще продолжал вести огонь.

Дом, превращенный немцами в долговременную огневую точку, стоял на отшибе. Похоже, это была школа. Или колхозное правление. Строение большое, добротное, без палисадника и огорода. Из него стреляли сразу три пулемета. Имея круговую оборону с хорошо простреливаемыми участками по всему периметру, немцы могли в нем обороняться долго.

Когда лыжники соединились с батальоном, начали совещаться, что делать дальше. Колонна, которая и без того ночь простояла перед деревней, двигаться вперед по-прежнему не могла.

– А ну-ка, Чернокутов, давай твоего немчика, – сказал комбат. – Пусть он идет к ним и обрисует их положение.

Если сейчас же прекратят огонь и вылезут – жизнь гарантируем. В противном случае будут повешены вон на той перекладине у дороги. – И комбат кивнул на бревенчатые ворота напротив дота.

Немец ушел. Прошло пять минут, десять, пятнадцать…

– Твою-раствою! Так ее и разэтак! – бушевал комбат.

Было видно, как по полю со стороны леса, объезжая сгрудившиеся подводы, пробирался трофейный серый «опель» командира дивизии. Все сразу поняли, что сейчас будет, когда генерал появится здесь.

– Живо сюда артиллеристов! – закричал комбат.

Орудия установили за кладушками дров на дистанции не больше ста шагов. Тут же повели огонь. Снаряды рвались вразброс, как попало. Пулеметы продолжали полыхать в черных амбразурах. Они казались неуязвимыми, обладающими дьявольской, бессмертной силой.

Комбат кинулся к артиллеристам. Пренебрегая осторожностью, он выскочил в проулок и побежал к орудию, стрелявшему из сада через полуразрушенную дровяную скирду. Пули начали взбивать вокруг него снежные фонтанчики. Он вначале замедлил бег, а потом сунулся в снег головой и затих. Чуть погодя приподнял голову и пополз к орудию.

Старший лейтенант Чернокутов тем временем сидел на корточках возле второго орудия и после каждого выстрела выглядывал поверх щита.

– Ну что ты, земляк, так мажешь! – скрипел он зубами, наблюдая, как очередной снаряд раскидывает снег с недолетом или врубается в бревенчатую стену рядом с окномбойницей. – Ты ему в стену не стучись – не достучишься. Там метровый слой земли, двойной сруб.

– В окно могу только бронебойным. – И сержант-наводчик указал заряжающему на плоский зарядный ящик, лежавший в снегу у станины.

Первая же бронебойная трасса ударила в угол окна, и пулемет сразу замолчал.

– Ну вот, голуба моя. Давай теперь немного левее и пониже.

Сержант-наводчик крякнул и прилип лбом к резиновому колечку прицела. Фосфоресцирующая трасса скользнула в узкое окно бойницы. Сруб вздрогнул.

– Хорошо, земляк. А теперь затихни. Теперь наше дело.

Разведчики лейтенанта Пояркова уже ползли к доту, подтащили ящики со взрывчаткой, стали просовывать их в амбразуры.

Спустя несколько минут все было закончено. Левый угол дота разворотило двойным взрывом. Вверх торчали обрубки расщепленных бревен. В проломе дымилось какое-то тряпье, очень похожее на человеческое.

Лейтенант Поярков сидел на крыльце, смотрел, как мимо идет санный обоз, и думал о своих убитых. Иногда подкатывал приступ кашля. Теперь он не сдерживался.

Подошел ротный, посмотрел на него и ничего не сказал. Закурил. Спросил:

– Сколько ребят?

– Четверо, – ответил Поярков.

– Много, – поморщился. – Надо всех похоронить.

– Уже распорядился. Могилу копают на краю деревни, откуда входили.

– Правильно.

– Только долго тут не задерживайтесь.

– Догоним.

«Солдаты охвачены гневом…»

Новая директива Жукова – вперед, к Сухиничам. На стыке фронтов. Справа – брешь, слева – укрепрайон противника. Белёв – немецкая крепость на Оке. 328-я и 330-я стрелковые дивизии штурмуют Белёвский укрепрайон. Потери с обеих сторон. Отход с последующим охватом Белёва. Правая группировка армии уходит на Сухиничи. Штурм Белёва. Упорство белёвского гарнизона. Немцы уходят на Болхов. История Белёва.

Новой директивой Жуков требовал от Голикова к исходу 27 декабря 1941 года главными силами выйти в район Козельска, а подвижными отрядами авангардов, выброшенными вперед, к тому же сроку захватить крупный железнодорожный узел город Сухиничи; одновременно провести глубокую разведку на северо-запад вдоль железнодорожной ветки на Вязьму до станции Барятинская, а также к западу на город Киров и к югу – на Людиново. Сил для этого у 10-й армии, как считали в Ставке, вполне хватало.