– Во сколько бомж обнаружил труп?

– Он не знает. Часов-то у него нет. Утверждает, что сразу пришел в отдел, но…

Молодой следователь замялся. Он не знал, стоит ли сообщать «важняку», что дежурные милиционеры для острастки посадили бомжа в «обезьянник», а патруль оказался на месте минут через тридцать – сорок после сообщения о трупе.

– Примерно?

– По его словам, все случилось около двух часов ночи. Может, без десяти два, без пятнадцати… Приблизительно.

– Бомжа отпустили?

– Нет, спит у нас в отделе. Если желаете его расспросить…

Турецкий кивнул.

– Будет видно. Дальше?

Следователь заглянул в блокнот. Он не сверялся с записями, просто собирался с мыслями.

– Пока криминалист и врач осматривали труп, я нашел дворника. Дворник опознал в покойной женщину из квартиры 125. Я поднялся в квартиру.

Тут следователь запнулся.

– Дальше? – нетерпеливо дернулся Турецкий. – Вошли вы в квартиру?

– Да.

– Вы помните, что без санкции прокурора не имели права взламывать запертую дверь?

– Дверь была открыта, – быстро проговорил следователь.

– Точно открыта?

Турецкий обернулся к молодому человеку, впился в него взглядом. Следователь потупился.

– Я не прокурор, мне плевать, как ты сюда попал, – медленно произнес Турецкий, не сводя с мальчишки пристального взгляда. – Так была дверь открыта или закрыта? Подумай.

– Закрыта, – очень тихо признался тот.

– Выйдем, – кивнул Турецкий.

Они вышли в прихожую, затоптанную грязными следами многочисленных ног, прошагавших через нее этой ночью.

Турецкий осмотрел двойную входную дверь и сложные замки. Заметил следы взлома – пару царапин на замке, понятных только профессионалу.

– Чем открывал?

– Вот этим, – признался молодой человек, протягивая «важняку» набор отмычек.

Турецкий посмотрел на них, хмыкнул про себя: «Все гениальное просто».

– Обе двери были заперты?

– Нет, только наружная. Со стороны квартиры дверь стояла нараспашку.

– Интересно. Криминалист уже снял отпечатки?

– Да.

Турецкий поколдовал над замком, щелкнул какой-то задвижкой и с удовлетворением уставился на многочисленные собачки замка, выскочившие из своих гнезд. Четыре стальные собачки, сантиметра по три каждая. Маловато… Турецкий еще повозился с замком, но дальше собачки не выдвигались.

– На сколько оборотов замок был заперт? На один?

Молодой следователь наморщился, вспоминая.

– Н-нет, кажется… Щас, щас…

Он принялся энергично массировать виски, напрягая мозговые извилины.

– Щас, щас, – повторил он. – Нет, не на один, больше. Да, точно, на три. Или на два… Вроде бы… Нет, все-таки на три.

Турецкий повторил эксперимент, но на этот раз вытянул молодого человека с собой на площадку и потребовал сначала запереть дверь снаружи, а потом открыть. Пыхтя и потея, тот запер дверь, а затем вторично совершил взлом.

– О, точно! – радуясь, что угадал, воскликнул он, любовно поглаживая замок. – На три оборота закрывается, как я и сказал!

«Всего на один оборот этот замок запирается из квартиры, – отметил про себя Турецкий, который уже встречал похожую систему. – На полный оборот замок запирается только снаружи».

Что это давало?

В принципе, ничего.

Ничего, кроме смутного предположения о том, что в квартире с погибшей женщиной за некоторое время до ее предполагаемого самоубийства находился еще кто-то. И у этого призрачного человека имелись ключи от ее квартиры, потому что, уходя, он запер ими снаружи дверь.

«Нелепый замок, – зачем-то подумал „важняк“. – Отпирает на три оборота, а запирает только на один. Почему?»

«Да потому, – ответил язвительно внутренний голос, – что у них там, на Западе, на родине этого „мэйд ин Джемани“ замка, считается излишеством запирать дверь изнутри, когда хозяева дома. Излишеством и предрассудком. Вот почему…»

Мимо них протопали на выход эксперты, унося чемоданчики с оборудованием. Турецкий простился со знакомыми за руку, перекинулся парой общих фраз о погоде, о болях в спине и о пользе русской бани вообще и при подобных болях в частности.

Затем он и молодой следователь вернулись в гостиную.

– Дальше? – произнес Турецкий закуривая, хотя мог бы и сам рассказать все, что произошло. И все же – не он первый оказался в квартире покойной. К сожалению… Или не к сожалению?…

Такая красавица. Так молода. И так страшно умереть… Хотя что значит «страшно»? Он видел женщин, буквально разорванных в клочья взрывом, которые умирали медленнее и мучительнее, чем эта.

И все таки… Он привык к смерти. А для этого парнишки-следователя все впервые. Он эту ночь и эту красивую покойницу не забудет до конца своих дней, он будет вспоминать эту историю, когда выйдет на пенсию, рассказывать внукам и привирать подробности, которых не было.

– Дальше, – сказал Турецкий, присаживаясь на желтый кожаный диван под картиной с женщинами-виолончелями. – Итак, ты вошел в квартиру… Дальше?

Дежурный следователь переступил порог квартиры номер 125.

За ним вошли дворник и один из патрульных. Войдя в прихожую, они невольно загляделись по сторонам и замедлили шаг.

– М-да! – протянул дворник.

– Шикарно живут, – с завистью в голосе подтвердил патрульный милиционер.

– И свет всюду горит.

– Зачем им экономить?

– Ей, – поправил дворник. – Ей экономить… Она одна тут жила.

– Такая шикарная баба и одна? – недоверчиво ухмыльнулся милиционер и тут же переключил свое внимание на ряд выпуклых желтых светильников в полу.

Светильники освещали длинную прихожую призрачным нижним светом, отчего на стенах и потолке колебались длинные, вытянутые тени.

– Зачем ей лампочки в полу?

– Извращаются люди, – протянул дворник, тоже разглядывая выпуклые, словно рыбьи глаза, полушария светильников.

Прислушиваясь одним ухом к этим разговорчикам, дежурный следователь шел впереди, как Иван Сусанин. Тишина в квартире подтверждала, что женщина действительно жила одна. Жила одна и умерла одна…

– Может, хоть записку оставила? – спросил дворник.

Ему очень хотелось прочитать предсмертную записку, наверняка объяснявшую, зачем эта красивая девушка выбросилась из окна одиннадцатого этажа. Новость номер один для всего квартала!