видел одно хорошее. Я боялась, что он охладеет ко мне, как только увидит недостатки, свойственные каждому человеку. И чтобы внести ясность в наши отношения, я старалась прежде всего обратить его внимание на недостатки, с которыми сама боролась. Степан злился. В конце концов все вышло так, как я и предполагала: Степан охладел ко мне.

Лена помолчала и, вздохнув, закончила:

— Теперь наверное, никто не захочет со мной дружить. Подумают, что я такая же ветреная, как Чепуренко.

После такого откровенного разговора мы с Леной стали друзьями.

А Чепуренко избрал себе новую жертву — Наташу Олейникову, ту самую девушку с легкомысленными черными кудряшками, что пела цыганский романс на нашем новогоднем вечере.

Конечно, нигде не написано, что в жизни можно любить только раз. Давно известно: первая любовь чаще всего кончается неудачно. После нее остаются лишь груды фотокарточек да пачки писем.

В связи с этим мне в голову приходят довольно-таки поучительные мысли. Ведь и первая любовь бывает всякая. Она точно пробный камень. Одни выходят из нее морально окрепшими, с более трезвым и устойчивым взглядом на жизнь. У других — наоборот.

Что же касается Чепуренко, так он только еще больше опустошил свою душу. Впрочем, Лена вовсе и не первая его любовь. Мне кто-то говорил, что у Степана еще раньше был какой-то флирт. Вот почему я с неподдельной тревогой думал об Олейниковой. Что-то с ней станет? Не запутается ли она в Степановых сетях? Ведь она совсем еще ребенок. В ее глазах видна непосредственная натура, она доверчива и наивна, и Степану ничего не стоит столкнуть ее с правильного пути.

В последнее время она стала заметно отставать в учебе. И немудрено: весенняя экзаменационная сессия, не за горами, а они со Степаном прогуливаются по вечерам где-нибудь в скверике возле общежития или на плотнике городского пруда.

Как-то я засиделся допоздна в читальном зале. Решал задачи по теоретической механике. Возвращаюсь в общежитие и вдруг вижу очертания знакомых фигур. Чтобы удостовериться, перешел дорогу. Ну, конечно, они! Оживленно болтают, весело хохочут.

— Откуда, — спрашиваю, — путь держите?

Степан подозрительно взглянул на меня.

— А тебе что?

Я ему намекнул:

— С зачетом как?

Он не ответил.

Именно в тот вечер я дал себе слово во что бы то ни стало помочь Олейниковой. Но как? Поставить вопрос на бюро?

В свободное время я пробовал завести кое с кем разговор о коммунистической морали и призывал создать общественное мнение вокруг Степана. Но однокурсники предпочитали отделываться шуточками.

Оставалось одно: самому встретиться и начистоту поговорить с Олейниковой. Для этого я предварительно взял данные об успеваемости первокурсников. Сравнил итоги обоих семестров у Олейниковой. Вышло, как я и предполагал. Осенью на десятой неделе семестра ею было сдано двадцать тысяч знаков иностранного текста. А в этом семестре, соответственно, только восемнадцать. В прошлом семестре Олейникова все три контрольные работы по математическому анализу написала на «отлично», а нынче — две на «хорошо» и лишь одну на «отлично».

За день до экзамена опять встретил их. Они направлялись на волейбольную площадку. Степан в голубой футболке шел вразвалочку, на ходу подкидывая мяч, который Олейникова все время пыталась перехватить, но никак не могла. Я тогда сказал себе: «Вот и любовь Чепуренкова — прыгает, точно волейбольный мяч.

Через час я, оторвавшись от конспекта, нарочно заглянул на волейбольную площадку. Игра только что кончалась, и мы все вместе пошли в читальный зал.

Дорогой я с интересом прислушивался к их разговору.

— До десяти позанимаемся, — говорил Степан, — а потом сходим в кино.

— Конечно, — с готовностью согласилась Олейникова.

О чем она только думает! Ей бы сидеть да сидеть над учебниками. Я сказал себе: «Надо спешить!»

Улучив минуту, когда Степан куда-то вышел, я подсел к Олейниковой и предложил ей на следующий день зайти ко мне в бюро.

Олейникова удивилась:

— Зачем это?

— Мне с вами поговорить надо об одном важном деле, — подчеркнуто просто сказал я.

Она блеснула белыми зубами, но, встретившись с моим взглядом, видимо, сама поняла, насколько неуместны ее смешки. Озорные огоньки в ее глазах потухли, и она, отчего-то вздохнув, сказала:

— Хорошо. Приду.

Попутно я заметил, что у нее нет комсомольского значка.

— Забыла… — начала она оправдываться. — Я очень спешила. Новое платье… Вам оно нравится? Сама шила.

Вот она, логика! Я ей о серьезных вещах, а она… Сегодня забыла прицепить значок, завтра забудет захватить зачетную книжку, потом вовсе не приготовится к экзамену. Все это идет от Чепуренки.

Назавтра, сразу же после экзамена, я пришел в бюро и стал ждать. Я не опасался, что Степан помешает разговору. Один из наших однокурсников только что получил известие о смерти матери, и Степан увел его на верхний этаж. Там они забились в угол и, кажется, надолго: в горе теряется ощущение времени.

У меня был заранее набросан план разговора. Но Степан внес в него непредвиденное осложнение: он сдал сегодня свой экзамен на «отлично». Получи он «посредственно» — я знал бы, с чего начать.

Без четверти три вошла Олейникова. Остановилась на пороге:

— Вы уже принимаете?

Я указал рукой на стул:

— Проходите, садитесь вот сюда. Как сдали экзамен?

— Ничего.

— Какие вопросы попались в билете?

— Вы для этого меня позвали?

«У Степана научилась. Это его манера вести разговор», — подумал я.

— Не только, — терпеливо заметил я, не подавая, однако, вида, что меня начинают коробить ее ответы. — Вам хватает времени на подготовку?

— Даже остается. — Олейникова, как ни в чем не бывало, посмотрела мне в глаза: — Степан говорит, что я перестала быть зубрилкой.

— Чепуренко?

Она кивнула.

Тогда я пошел в атаку и высказал свое мнение о Степане. Причем не считал себя вправе что-либо утаить. Кончив, я встал из-за стола и, чтобы дать Олейниковой время все хорошенько взвесить, не спеша прошелся по комнате. Остановился у окна, стал разглядывать городской пейзаж. Вдруг хлопнула дверь.

Я обернулся и, признаться, был немало удивлен, потому что Наташи в комнате не было. Жаль, я не успел сказать ей всего, что наметил. Ни вечером, ни на следующий день я не видел их вдвоем. «Разошлись, как в море корабли», — с глубоким внутренним удовлетворением говорил я себе.

Случайно столкнулся в коридоре лицом к лицу со Степаном.

— Постой, мне надо поговорить с тобой!

Степан ухватился своей лапой за мое плечо. Я с трудом вырвался и дал ему понять, что нам не о чем разговаривать. Совесть моя была спокойна.

Но накануне следующего экзамена я опять увидел их рядом: они стояли в подъезде и целовались.

Это на меня подействовало