Скоро они вышли на площадку, где их ждали спутанные снаряженные лошади. Воин, стороживший животных, приветствовал предводителя. Вождь крикнул что-то на незнакомом языке, воин подвел к нему коня и упал на колени, позволяя предводителю встать ему на спину, как на ступеньку. Еще один гортанный приказ, и узников разоружили, грубо посадили на коней, руки привязали к лукам седла, а ноги — к стременам. Ценнайру водрузили на сивого мерина за спиной у Кати и связали женщин за пояса. Джессериты тоже вскочили на лошадей, подхватили под уздцы животных, на которых сидели узники, и тронулись вперед.

Они явно знали дорогу или обладали сверхчеловеческой способностью видеть в темноте. Как бы то ни было, процессия быстро двигалась вперед по каменным лабиринтам и каньонам у подножия северного склона Кесс-Имбруна. Там, где тропинка позволяла, джессериты пускали лошадей рысью, там, где она поднималась вверх, переходили на быстрый шаг.

Когда они поднялись чуть повыше, дорогу им осветила луна. Ночь стояла ясная и безоблачная: лента Кровавого пути резко поднималась вверх. По такой тропинке человеку со связанными руками подняться нелегко. Каландрилл сжал зубы, пытаясь побороть приступ страха и убеждая себя в том, что странные молчаливые люди не желали — по крайней мере пока — его смерти. Но от этого ему не стало легче, и он попытался забыть о мрачных мыслях, внимательно изучая незнакомцев.

На черном отполированном металле доспехов на груди и спине выделялись желтые символы. На доспехах лошадей Каландрилл заметил такие же рисунки. Скорее всего, эмблема клана. Но у предводителя, помимо этого, был еще один рисунок, видимо соответствующий его положению.

Каландрилл попробовал расслабиться, крепко обхватывая спину гнедого коленями. Конь его покорно шел за маленькой лошадкой джессерита. Их животные были чуть выше пони, но они уверенно шли вперед, несмотря на головокружительный подъем, словно по пологому холму, не обращая внимания на бездонные пропасти, которые лунный свет то и дело выхватывал то с одной, то с другой стороны тропинки. Мерный перестук копыт служил аккомпанементом для вздохов ветра. Других звуков Каландрилл не слышал. Стражи их не произнесли ни слова. Да и пленники под угрозой физической расправы молчали.

Сидя за Катей, Ценнайра все еще думала о том, чтобы разорвать путы и соскочить с сивого мерина. Но все же отказалась от этой мысли, отчасти из опасения, что лошадь тоже упадет и тогда они все полетят в пропасть, зияющую в нескольких шагах от нее. И хотя она не погибнет, но может сильно покалечиться. Ценнайра понимала, что смерть не возьмет того, у кого нет сердца в груди. Но при падении она может переломать себе кости и тогда будет беспомощно валяться на дне Кесс-Имбруна. А уж что станет с ее красотой — и подумать страшно. Более того, ни о каком союзе с Каландриллом нельзя будет и мечтать. Приняв все это во внимание, она решила остаться в роли смертной женщины, разыгрывая из себя беспомощную узницу. Там видно будет.

При необходимости она бежит и позже, а пока подождет.

Брахт, у которого от удара, свалившего его на землю, все еще кружилась голова, думал только о том, как бы удержаться в седле: спина вороного так ходила под ним, что ни о чем другом он не мог размышлять. Конь, возмущенный тем, что его ведут в поводу, грыз удила и раздраженно храпел, прижимая уши и дергая головой. Керниец всячески успокаивал животное, обхватывая его коленями и мыча ему в ухо невнятные слова. Он прекрасно понимал, что, если коню удастся освободиться, он неминуемо набросится на более мелких лошадей, шедших впереди и сзади, и в этой неразберихе свалит его в пропасть.

Брахт ничуть не сомневался в том, что джессериты убьют его — вражда между кочевыми племенами Куан-на'Фора и обитателями Джессеринской равнины имела столь давние корни, что уже стала традицией. Он полагал что жизнь им оставили только для того, чтобы подвергнуть мучительной смерти, к удовольствию недругов. Если верно то, что слышал он о людях сей запретной земли, то они мало чем отличаются от зверей; они самые настоящие дикари, которым доставляет несказанное удовольствие пытать узников. Еще хуже, если их превратят в рабов, ибо рабов мужского пола джессериты оскопляют. Брахта передернуло.

Он напряг ноги, связанные ремнем под брюхом коня, сжимая седло бедрами, и искоса взглянул на Катю, следовавшую за ним. Она с рабством не смирится и не станет игрушкой в руках племенных вождей джессеритов. Она скорее умрет.

Эта мысль, как и надежда на то, что, пока он жив, еще существует возможность догнать и победить Рхыфамуна, удержали его от того, что он непременно бы сделал, останься он один. А будь он один, позволил бы жеребцу делать, что ему угодно. Разозлил бы коня, чтобы тот захватил с собой в пропасть парочку джессеритов. Однако сейчас оставалось лишь успокаивать животное.

Пока Брахт будет цепляться за жизнь.

Катя была сбита с толку. Кроме того, что рассказывал ей Брахт, она о джессеритах не знала ничего. Рассказы кернийца не вселяли в нее надежду. И все же эти странные воины, несмотря на грубость, с какой обращались с узниками, до сих пор не причинили им вреда. Они появились из ночи так неожиданно и тихо, что походили на призраков. Катя проснулась от возгласа Брахта и тут же схватилась за эфес сабли, но, прежде чем успела вытащить ее, руки ее оказались прижаты к телу, а в следующую секунду опутаны были и ноги. Она видела, как Брахт вскочил, но тут же рухнул на землю, опутанный с ног до головы со свистом вылетевшими из черной тени веревками. Когда он попытался подняться, закованная в латы рука повалила его опять на землю. Но это было единственное насилие, к которому прибегли джессериты.

Она не понимала, почему им оставили жизнь. Судя по рассказам Брахта, джессериты убивали чужеземцев на месте. А эти почему-то решили взять их в плен. Почему? Зачем?

А если таков приказ Рхыфамуна? — вдруг подумала она, и кровь застыла у нее в жилах.

В новом теле колдун мог приобрести определенное положение среди джессеритов и теперь велел приспешникам взять преследователей живьем. Вполне в духе Рхыфамуна: ему доставит удовольствие поизмываться над ними перед смертью.

Но если так, то возникало сразу несколько вопросов. Рхыфамун должен был объяснить джессеритам, что он знает о преследователях. А как, если не при помощи магии? Но в таком случае, пыталась размышлять она как можно спокойнее, он разоблачит себя. А насколько джессеритские колдуны готовы принять его? Если ее подозрения верны, то они оказались готовы. А это значит, что их испытанию пришел конец и Рхыфамун победил.

Она с силой стиснула кляп, пытаясь побороть отчаяние. Сдаваться нельзя. Надо быть верной клятве, данной в Вану и Тезин-Даре, не отказываться от надежды, какой бы хрупкой она ни была.

Каждый из них по своим собственным причинам предпочел не сводить счеты с жизнью и цепляться за надежду до последнего.

Они поднимались по Дагган-Вхе весь остаток ночи, пока рассвет не побелил небо. Наконец на большой врезавшейся в скалу площадке, прямо перед зияющей пастью пещеры, джессериты устроили привал.

Предводитель их въехал на коне в пещеру и спешился. Остальные, дождавшись приказа, соскочили с лошадей и деловито, словно хорошо знали это место, принялись устраивать бивак. Каландрилл озадаченно наблюдал за происходящим. Коней отвели в сторону и стреножили. В складках скалы был припасен фураж. Двое джессеритов быстро разожгли костер из дров, спрятанных здесь же, другие достали неизвестно откуда продукты. Свет от костра и факелов освещал пещеру. Около каждого путника стояло по джессериту. По приказу они освободили пленникам ноги и отвязали от седла. Руки их по-прежнему оставались скрученными веревками, и когда они неуклюже соскочили с лошадей, их тут же затолкали в пещеру, лошадей увели, и Каландриллу показалось, что огромные животные внушают джессеритам ужас, особенно жеребец Брахта. Когда гнедой раздраженно зафыркал и натянул удила, джессериты впервые нарушили молчание и что-то взволнованно залопотали.