людей. Журналист отошёл от борта и присел прямо на настил палубы, облокотившись спиной на трубопровод, бегущий под нижними иллюминаторами надстройки. Хотелось положить голову на руки и заплакать, но времени для сантиментов не было.

Снова завыли сирены воздушной тревоги, и на этот раз три «юнкерса», зайдя с кормы (со стороны солнца), ринулись на идущую на буксире «Виронию», не имеющую возможности совершить хоть какой-нибудь манёвр уклонения.

На палубе началась паника. Охваченные ужасом люди стали метаться от борта к борту. Некоторые в истерике выкинулись за борт.

Михайловскому показалось, что он слышит басовитый голос профессора Цехновицера: «Товарищи! Успокойтесь! Ведь с нами пока ничего не случилось! Паника — самое опасное в нашем положении...»

Михайловский видел, как ведущий бомбардировщик, клюнув носом и падая на крыло с воем и визгом срывается в пике. Корреспонденту показалось, что «юнкерс» падает прямо на него и сейчас бомба обрушится на его голову. Втянув голову в плечи и вцепившись в трубопровод, Михайловский ждал своей участи. Но бомба, не попав в «Виронию», взрывается где-то неподалёку в воде. Звонкий металлический звон прокатывается по поверхности залива.

«Вирония» продолжает плестись за «Сатурном», который изо всех сил старается не отстать от других транспортов.

Матросы собирали убитых попаданием бомбы с явным намерением выбросить тела и останки за борт. Но капитан 3-го ранга Ростик приказал всех сложить под брезент на юте, чтобы доставить в Кронштадт. На войне хуже нет — попасть в число без вести пропавших.

Михайловский продолжал сидеть на прежнем месте. Он вспомнил, что так и не поужинал, но есть совершенно не хотелось. Вспомнилась опять красавица-официантка с точёным лицом, чёрными косами, голубыми глазами и фигурой десятиклассницы. Но спускаться в кают-компанию он не стал. Сам не знает почему. Возможно потому, что подсознательно понимал — из кают-компании можно и не успеть выскочить наверх, если в «Виронию» попадёт ещё одна бомба.

И снова в уши ворвался умопомрачающий вой сирен.

Михайловский видел, как мимо «Виронии» прошёл эсминец «Свирепый», пытаясь дымовой завесой прикрыть транспорт от хищно-беспощадных глаз вражеской авиации.

18:45

Капитан-лейтенант Мазепин — исполняющий обязанности командира эскадренного миноносца «Свирепый» — готов был поклясться, что ясно видит перископ подводной лодки, выходящей в атаку на транспорты.[3]

Перископ бороздил воду всего в каких-нибудь трёх кабельтовых по левому борту эсминца. Мазепин немедленно повёл корабль на цель и в 18:40 сбросил на лодку две большие и одну малую серии глубинных бомб, а затем таранил её. На корабле ощутили сильный удар, в результате которого была повреждена наделка паравана, а на поверхность воды поднялись большие пузыри воздуха и появились масляные пятна.

Начиная с 12:31, когда «Свирепый» снялся с якоря на Таллиннском рейде, он постоянно находился рядом с транспортами, пытаясь оказать беззащитным судам хоть какую-то помощь.

Эсминец шёл со средней скоростью пять с половиной узлов, что было наиболее мучительным. Старпом «Свирепого» старший лейтенант Николай Стрельцов, как и положено, скрупулёзно требовал от вахтенных записи всех происшествий в походе и, с некоторым удивлением, убедился, что с 15:29, когда было отмечено первое появление самолётов противника, они уже пятьдесят восемь раз атаковали конвой и сам «Свирепый».

Экипаж эсминца, накопивший за два месяца войны огромный опыт борьбы с авиацией немцев, сравнительно легко уклонялся от вражеских атак. Погода была ясная, ветер слабый. Немецкие бомбардировщики, подходящие на высоте четыре тысячи метров, удавалось обнаруживать на достаточно значительном расстоянии. Скорость их горизонтального полёта составляла примерно 430—440 километров в час, так что всегда было время занять оптимальную позицию для открытия заградительного огня. Со «Свирепого» заметили, как разнятся по боевому опыту немецкие лётчики. Некоторые группы бомбардировщиков атаковали конвой на пологом снижении и, увидев первые же «цветки» разрывов зенитных снарядов, предпочитали сбросить бомбы куда угодно и поскорее уйти на базу. Другие просто игнорировали зенитный огонь любой плотности, заходя в пике под углом 75—80 градусов.

Около 18 часов, когда одновременно с налётом самолётов с мыса Юминда стала бить береговая батарея, «Свирепый» увеличив скорость до шестнадцати узлов, понёсся вдоль колонны, включив аппаратуру дымзавес и три морских дымовых шашки. Дымовая завеса получилась плотной, почти без окон и достаточной высоты. И держалась около двадцати минут.

Гибель транспорта «Элла» и ледокола «Кришьянис Вальдемарс» и повреждение «Виронии», по мнению капитан- лейтенанта Мазепина, разделяемому всеми находящимися на мостике эсминца, не обошлась без помощи подводных лодок. Десятки глаз сигнальщиков и специальных наблюдателей следили за поверхностью моря, чтобы вовремя заметить появление вражеских субмарин и не дать им возможности выйти в атаку на беззащитные транспорты.

18:55

С мостика лидера «Минск» адмирал Пантелеев увидел, как на мачте эсминца «Славный» взвился сигнал: «Вижу подводную лодку!»

— Атакуйте, — приказал Пантелеев.

Приказ на «Славный» был передан семафором и продублирован прожектором.

«Славный», набирая ход, бросился куда-то влево и начал сбрасывать с кормы большие глубинные бомбы. Гром и фонтаны от взрывов следовали один за другим. На «Минске» насчитали 37 взрывов.[4]

В 19:00 над отрядом прикрытия снова проплыли «юнкерсы» в сторону ушедших конвоев. И вскоре из-за горизонта послышались гулкие разрывы авиабомб. На горизонте были видны лишь какие-то вспышки. Но расстояние было слишком большим. Ничего толком разглядеть не удалось.

Справа по курсу внезапно открылся стоявший без хода катер МО. Его спросили семафором: что случилось? Катер просигналил в ответ, что подбирает людей с погибшего ледокола «Кришьянис Вальдемарс».

Радиостанция «Минска» постоянно принимала сигналы бедствия от находящихся впереди судов. Подорвался на мине и погиб тральщик «Краб» (ТЩ-71). Снаряд немецкой береговой батареи прямым попаданием утопил катер МО-233. Погиб на мине сторожевик «Топаз». Через минуту пришло сообщение о подрыве на мине посыльного судна «Юпитер», затем — паровой шаланды «Петергоф».

Через некоторое время по левому борту лидера «Минск» проплыл спасательный круг с надписью «Краб». Сигнальщики и вперёдсмотрящие постоянно поднимали ложные тревоги, сообщая об обнаружении мин. Любой предмет на воде, будь то ящик или бочка, казались минами или перископами подводных лодок.

Лидер маневрировал, стараясь ничего не задевать корпусом. А обломки, влекомые течением, уже проплывали мимо чуть ли не сплошным потоком. Разбитые шлюпки, плотики, спасательные круги... и трупы, плывущие, как правило, лицом вниз, поддерживаемые на поверхности спасательными поясами. Напряжение на кораблях адмирала Пантелеева росло и требовало какого- то выхода.

Поэтому, когда раздался очередной крик сигнальщика: «Слева двадцать градусов торпедные катера! Идут на нас!», отряд мгновенно ощетинился огнём из всех орудий.

На дистанции девяносто кабельтовых (примерно семнадцать километров), на кромке северного горизонта строем уступа неслись какие-то малые