– Извините, – у меня уверенный голос взрослого мужчины, – а мне нравится Вероника.

– Но она ест слишком много шоколада, – кто-то пытается мне возражать. Голос ребенка.

Они – дети, всего лишь дети. Дети не сильно и хотели смеяться над Вероникой. Они просто привыкли дразнить Веронику. Всего лишь привыкли.

– Но Вероника добрая и красивая, – возражаю я. – Когда она покупает шоколад, она со всеми делится. А еще на нее все время оставляют маленьких детей, и Вероника никогда не отказывается, когда ее просят помочь.

Вероника ловко переворачивается в кресле лицом ко мне. Она смущена. Видно, что ее очень редко хвалят.

– Откуда ты знаешь? – спрашивает Вероника.

– Что именно?

– Что на меня оставляют детей?

– Но все верно, да?

– Все верно.

– Конечно, он все знает, – говорит девочка с большим очками, – он же писатель.

Взгляд Вероники светится. Она смущена комплиментом.

– Я хочу сфотографироваться с тобой, Вероника. Я повешу фотографию на стену, и все мужчины в Испании будут мне завидовать.

– А со мной, а со мной? – Мы фотографируемся попарно и порознь с каждым членом команды мускулистых тяжеловесов.

Я со всеми шучу, я стараюсь как могу. Я отвечаю на все вопросы о безопасности самолетов каждые пять минут. Но что я могу поделать? Только отвлечь их на следующие пять минут. Уже второй час наш самолет не может взлететь. Я замечаю, как старательно девочки пытаются скрыть свой страх. Я делаю вид, что не замечаю, как часто они попеременно отходят, чтобы позвонить родным.

Пилот объявляет по громкой связи о задержке вылета, нам говорят, что самолет не может взлететь из-за неисправности в системе автопилота.

Пассажиров срочно эвакуируют. По салону тянется тяжелый запах керосина. Пустой салон. Сквозь салон, сквозь ряды пустых кресел к нам идет капитан воздушного корабля. Спокойный и уверенный он стоит лицом к нам. Запах керосина становится сильнее. Капитан спокоен. Капитан всегда спокоен.

– В твоем самолете очень странный автопилот. Никогда не видел, чтобы автопилот заправляли керосином.

– Нам было важно избежать паники. Если можешь, успокой девочек в новом самолете.

– Я успокою девочек. Это мой дар – успокаивать и поддерживать людей.

– Спасибо.

Наконец, нас пересаживают на другой самолет. Испанская сборная по тяжелой атлетике неуверенно заполняет салон. Испанская сборная радуется моему присутствию, девушки начинают неуверенно улыбаться.

– Вероника, – зову я, – как ты думаешь, почему я тебя так долго хвалил?

– Потому что ты добрый.

– Я не злой, но мы остановились на том, что все мужчины козлы и им нельзя верить. Так?

Вероника улыбается, слегка, но улыбается, это уже неплохо.

– Так.

– Они долго хвалят тебя, а потом используют.

– Да.

– Но я тоже мужчина. Смотри. Я сижу неуверенно, потихоньку сползаю с кресла. Ты не могла бы меня подсадить повыше?

Вероника подходит ко мне, аккуратно берет меня под мышки и подтягивает на сиденье.

– Спасибо, – говорю я Веронике, – я разговаривал с тобой два часа, чтобы в конце попросить тебя о помощи. Теперь представь, как долго будут тебя убеждать другие мужчины, чтобы добиться чего-то большего.

– Нет. Ты все равно не такой, как все. Ты добрый.

* * *

Самолет приземляется в Мадриде. Аня бежит выяснять, что с коляской. Мы с Ауророй остаемся в салоне.

В самолет заходит женщина с рацией и двумя связками ключей на поясе. Ее сопровождают два милых испанских мальчика.

– Здравствуйте, сеньора.

Женщина смотрит мимо меня.

– Несите его, – командует она ассистентам.

– Простите, сеньора, где Аня?

– Твоя… сестра? – Она использует ненормативную лексику. – Бегает по аэропорту и требует носилки.

– Моя коляска у трапа?

– Еще чего! У трапа нормальная коляска.

– Простите, сеньора, но мой сын не может использовать обычную коляску, он может сломать ногу, – вежливо говорит Аурора.

– А ты вообще, сука, заткнись!

Аурора не умеет разговаривать в таком регистре. Аурора плачет. Аурора француженка, французское насилие – насилие цивилизованное. Утонченное, изысканное насилие. Но Аурора не способна на насилие совсем. Во всяком случае, французское издательство обокрало нас совершенно спокойно.

– Берите его! – командует женщина.

Мальчики подходят и вежливо спрашивают, как меня нести. Я вежливо прошу их принести носилки.

– Я вам что приказала? Быстрее выносите его из самолета!

– Но сеньор не хочет выходить.

– Берите силой!

Мальчики отходят от нас. Мальчики не хотят причинять боль человеку.

Четыре года в цивилизованном мире не прошли даром. Я милый, мягкий и очень вежливый мужчина. Это так легко – быть остроумным и смелым на сытый желудок. Но тонкий налет цивилизации непрочен. При малейшем проявлении агрессии собеседник сталкивается с простым и честным русским парнем. Я быстро и уверенно выгибаю спину. Мое тело сползает с сиденья. Теперь я сижу на полу, мои ноги не согнуты в коленях, моя спина удобно упирается в самолетное сиденье.

Женщина нагибается надо мной и начинает орать. Из ее слов я мог бы узнать много нового о происхождении и роде деятельности моей мамы и сестры.

Я не ору. Я несколько повышаю голос, но не ору. Я называю эту милую даму жирной и глупой коровой. Мне очень удобно вести столь утонченную дискуссию по-испански. Многие испанские ругательства – кальки с русского языка. Великий язык Байрона и Шекспира дарит мне лишь одно четырехбуквенное слово, но и это слово, к сожалению, знают все люди на Земле. Под конец я полностью перехожу на русский язык. Я знаю, что даже самые невинные фразы на иностранных языках кажутся необразованным людям самыми сильными проклятиями.

Женщина отшатывается от меня. Ее лицо багровеет. На секунду, всего на одно короткое мгновение, мне становится жаль ее. Людям с лишним весом нельзя так напрягаться.

– Что значит «не хочет выходить»? – кричит эта не очень умная женщина на своих помощников.

Она не права, бесполезно кричать на испанских мужчин. Кричать, по большей части, вообще не имеет смысла. Но кричать на испанца может только одна женщина на свете – его мама.

Не получив поддержки от своих подчиненных, женщина снова переключается на меня.

– Выйдешь, ты у меня сейчас быстро выйдешь. Я могу и полицию вызвать.

– Вызывай. У полиции, по крайней мере, носилки есть. Только вызывай сразу армию, авиацию и флот. А я пока позову прессу.