— Я никуда не пойду, пока мне не объяснят, что здесь происходит!

Ноа и Эмили отвечать явно не собирались: как только внезапная пробежка по лесу закончилась, они вновь увлеклись друг другом — сейчас крылатые просто стояли и смотрели друг другу в глаза. И казалось, никакая сила не могла сейчас развести их в разные стороны.

Элиаш вздохнул и медленно сел. Почесал зудящую руку, обожженную о начинающую пробиваться траву, и буркнул:

— А что тут объяснять? Эмили плакала, ты чуть рыдать не начала… Ревун обычный.

— Что? — не поняла дриада. — Какой ревун? Я ревун? Я не реву, я…

— Да при чем здесь ты, — скривился юноша, — ревун, это такая пакостная дрянь, что водится только возле Эске-Кермена. По крайней мере, мне так рассказывали. Он выбрасывает в воздух какую-то пакость, от которой у всех портится настроение. Причем настолько, что вешаться хочется и даже пошевелиться не можешь. А тут он как раз приходит и берет тепленьким…

— А я о таком не слышала… — нахмурилась девушка.

— Есть такие, — мелодично вздохнула Эмили. — Правда, о них в последнее время и слышно не было.

— Наверное, из-за близости Рубежа опять активизировались.

Честно говоря, сама Летисия думала, что Элиаш все придумал (а юварки его поддержали), но спорить не стала: сейчас надо было найти ответ совсем на другой вопрос.

Впрочем, этот самый вопрос задала не дриада. Эмили, явно забыв о том, где она находится и насколько может быть опасно всякое растение в лесу, села на поваленное ветром дерево, заплетенное лианами, и тоскливо протянула:

— Пусть даже виноват ревун, но что нам дальше делать? — Кожа, покрытая мелкими, только начинающими пробиваться перышками, казалась какой-то синеватой, грязной…

Эльф рванулся к крылатой, собираясь напомнить ей об опасности, но Ноа перехватил его за руку и слабо улыбнулся:

— Не стоит. Лес вреден для юварок только во время Рубежа. А он еще не наступил.

Словно в подтверждение его слов из земли проклюнулся белесый корень, обвил ногу опечаленной Эмили… и уже через мгновение спрятался обратно, даже не попытавшись подзакусить такой легкой добычей. А Ноа продолжил:

— А что делать… Сам не знаю… Возвратиться у нас не получится…

— Почему? — вскинула на него удивленный взгляд дриада. Поймала напряженный взгляд Элиаша и поспешно поправилась: — Я не говорю «под землю»! Я имею в виду домой, в Эске-Кермен. Вы же в нем ничего не сломали и никому по голове табуреткой не дали… — уже тихо, себе под нос закончила она.

— А нас туда примут? — печально усмехнулась Эмили. Девушка замерла, сложила ладони лодочкой и прикрыла ими нос и рот, потерла пальцами переносицу. — Кто его знает, что теперь случится с Керменом после нашего побега? Можно ли спуститься в подземелья кому-то другому, или мы — это последний шанс? И имеем ли мы право заменить себя на кого-то другого? — в ее голосе вновь проклюнулись нотки слез.

Ноа молчал, не зная, что ответить любимой. Элиаш понимал, что любые слова сейчас окажутся лишними, а Летти…

Летти только скривилась. Она вообще не могла понять, что спокойный, рассудительный Ноа — нет, конечно, она знала его очень мало, но все-таки достаточно, чтобы сложилось хоть какое-то впечатление, — мог найти в этой истеричке.

Тишина прерывалась лишь меланхоличным чириканьем чавзяблика: кажется, эта крупная птица нашла, кем можно подзакусить, и сейчас звала соплеменников к обеду.

Впрочем, уже через мгновение все мысли о том, что Ноа не о чем разговаривать с нервной Эмили, пропали, словно их и не было: Летисия обнаружила, что пропал ее любимый заглот (точнее, дриада не видела его очень давно, но вспомнила только сейчас), а потому в тот момент, когда девушка-юварка вытерла еще невидимые слезы ладошками и только собралась выдать новую сентенцию на тему «должны ли мы и можем ли», Летти подскочила на месте и принялась оглядываться по сторонам:

— Мяу! Мяу! Где ты? Мяу!

Сидевшая на бревне Эмили скривилась и махнула рукой в сторону ближайших кустов:

— Да там он! И все с ним в порядке! Тут важнее другое, можем ли мы…

Но Летти уже ее не слушала. Бросив всех, она рванулась туда, куда ей указали, не прекращая на бегу звать:

— Мяу! Мяу! Где ты?!

Сам заглот меж тем был занят важным и ответственным делом.

Он сторожил добычу.

Добыча должна была быть очень вкусной — тот кусочек, который от нее отвалился, пока эта самая добыча забиралась на дерево, был не особо привлекательным, а вот остальное… — но, как уже понятно из вышесказанного, эта самая добыча очень не хотела, чтобы ее съел заглот. Пусть даже такой симпатичный, как Мяу. Так что, сейчас эта добыча сидела на ветви не до конца проснувшегося дерева, косилась на испуганно прижавшуюся к стволу дерева лиану, так и не решившуюся за прошедшие несколько часов попробовать новую пищу на вкус, и тоскливо думала о том, что ей — точнее, ему, если это для кого-то важно, — будет очень не хватать башмака, свалившегося с ноги.

Скажем честно, Мяу уже исследовал этот самый башмак: подкатился к нему, обнюхал, учуял, что он воняет какой-то химической гадостью, а не пахнет вкусной кожей, и откатился обратно под дерево — ждать, когда же добыча созреет и сама свалится на землю. Впрочем, падать жертва пока не спешила, лишь тихо ругалась сквозь зубы, оглядываясь по сторонам и размышляя, где бы найти что-нибудь потяжелее — запустить в заглота.

И в этот момент из кустов выскочила дриада.

Первым делом она рванулась к своему родному и любимому заглоту, подхватила его на руки и ласково зачастила:

— Маленький, хорошенький, с тобой все в порядке? А то в этом лесу что только не творится и не происходит. А у этих странных юварок вообще…

Ее словоизлияние прервал чуть насмешливый мужской голос, раздавшийся откуда-то сверху:

— Какая трогательная семейная сцена!

Девушка задрала голову и увидела, что на дереве, под которым, собственно, и кружил заглот, сидит мужчина. Сидит, опершись плечом о ствол дерева и совершенно не задумываясь о том, что его в любой момент могут съесть.

Увидев, что отпускать заглота на землю Летти не собирается, мужчина встал на ветку, а потом легко спрыгнул на землю, словно и не находился только что на высоте порядка двух или трех вар, приземлившись на ноги. Оказавшись внизу, неизвестный провел ладонью по короткому рукаву футболки, стряхивая древесную труху и приветливо поинтересовался:

— Что уставилась?

Нет места для любви,

И сталь поет в крови —

Смерть, смерть, смерть!

Налей еще вина,

Подруга лишь одна —

Смерть, смерть, смерть!

Песнь слуа

Летисия молча разглядывала незнакомца. Было абсолютно понятно, что он не принадлежал ни к кому из известных девушке жителей леса: крепкий жилистый мужчина лет сорока на вид, черные, коротко обрезанные волосы растрепаны, из одежды — футболка с короткими рукавами, темные брюки. Один ботинок свалился на землю, еще когда мужчина был на дереве, и сейчас недоеденная добыча заглота смерила Летти долгим взглядом и, так и не дождавшись ответа, уселась прямо на землю, натягивая второй ботинок и совершенно не думая о том, что это может быть опасно.