Видимо, именно к нему отсылает название недавно вышедшей биографии Брауна «The One» за авторством музыкального публициста Р. Дж. Смита – впрочем, оно несет в себе и дополнительное значение: «избранный, исключение из всех общепринятых правил». На пике карьеры Браун был клубком противоречий. Он проповедовал негритянскую революцию, но при этом искал расположения влиятельных республиканцев. Он наслаждался титулом «Лучший чернокожий бизнесмен года», но терял деньги на инвестициях и отказывался платить налоги. От своего родного города в штате Джорджия он ожидал любви и почета, в то время как среди смурных жителей уже ходили толки о его неоплаченных счетах и несдержанных обещаниях. Он жаждал всеобщего уважения, но в личном общении вел себя как важный мафиози. Он хотел воплощать образ сильного отца, на которого можно положиться, но не особо рвался приобщиться к изнурительной ежедневной рутине воспитания детей. Официально у Брауна было девять детей от трех или четырех разных женщин (и еще несколько отпрысков находятся под вопросом). Браун стремился, в том числе и по политическим причинам, выглядеть полной противоположностью «приходящему» отцу-бездельнику, но дети его ставили в тупик – самим своим присутствием, непредсказуемостью, потребностью в нежности и ласке.

Детство самого Брауна было ужасным даже по меркам тех времен – вернее сказать, у него вообще не было настоящего детства. Едва выросши из колыбели, он попал на улицы, где и усвоил их важнейший закон: «Возьми свое любым путем». Подобно Ричарду Прайору и Билли Холидей, Браун познал ценность любви и денег в борделе одной из своих тетушек. Возможно, как раз отсутствие настоящего детства (чувства безопасности, игр со сверстниками, неспешного формирования каких-то общих базовых установок) стало для Брауна пробелом в жизненном опыте и источником тревожности. Он не мог играть со своими детьми, потому что не научился этому, когда сам был ребенком. Для Брауна игра всегда была работой, но работа никогда не была игрой. Это отразилось и в его музыке: даже в самых откровенно жалостливых или жалобных песнях чувствуется норов, безумная, почти пугающая жесткость натуры.

Неблагополучное детство предопределило также и его отношения со взрослыми. По большей части Браун предпочитал компанию людей, которые подвизались в сомнительной сфере где-то между упорным трудом и откровенными махинациями. Он любил потягаться остротой ума с теми, кто стремился его перехитрить. Ему нравились подлецы и прощелыги, особенно если они были белые и из южных штатов. (Одним из друзей Брауна – с кем на поверку он дружил дольше всего – был коварный и несокрушимый политик, южанин Стром Термонд.) Он питал пагубную слабость к проницательным пройдохам, которым нельзя было доверять, а с семьей и участниками своей группы держался пренебрежительно, даже враждебно, и не хотел их понимать. В конечном счете это его и сгубило – как в личном плане, так и в финансовом.

Смит цитирует одного из товарищей Брауна, который называл его «чрезвычайно хитрым и коварным человеком, прилагавшим все возможные усилия, чтобы его не так поняли». При общении с Брауном любой расклад был проигрышным: если вы поддались его манипуляциям – вы тряпка, если пытались постоять за себя – вы зарвались и должны быть изгнаны. Когда люди наконец осознали, что им не победить, как тут ни крути, то многие просто ушли. (От некоторых историй сердце обливается кровью: например, его дочь откололась от семьи, и впоследствии отец отказал ей из‐за этого в помощи в трудный период.) Брауну никто был не указ. «Не вам решать, // что мне делать со своим бардаком!»[33] – пел он (или даже настаивал, повторяя, как мантру). В начале пути это было про его презрительный отказ прислушаться к белым агентам и менеджерам, которые советовали приглушить кричащий «черный» вайб его манеры исполнения. Позднее это было уже про отказ бездумно следовать безопасной идеологической линии, заранее подготовленной для него властями предержащими чернокожими. В определенных вопросах Браун доносил свои взгляды предельно четко. «Не надо ничего мне просто так давать (Откройте дверь, и я возьму все сам)»[34] – это не столько название песни, сколько набросок программного документа. Браун назвался президентом фанка[35], и в большинстве ключевых вопросов он был стоящим ото всех особняком черным консерватором: против наркотиков, за образование, против революции, за упорный труд.

Он призывал чернокожих не устраивать беспорядков. Он с большим подозрением относился к тем, кто оправдывал свое личное бездействие или неудачи коренящимся в обществе расизмом. По мнению Брауна, винить или хвалить в любой ситуации можно только себя самого. Мы есть то, что мы делаем: надо шагнуть навстречу враждебному миру и подчинить его своим желаниям. Брауну было неинтересно винить во всем белых, когда у него были счеты с самой судьбой. В этом смысле он цветов не различал. Никто и ничто не могло встать на пути его несгибаемой воли. Отчасти это было лишь игрой на публику (очередным приемом из арсенала уличных артистов, рассчитанным на то, чтобы приковать к себе внимание толпы), но в то же время имело и реальные последствия, провоцируя серьезное недовольство среди его основной, чернокожей аудитории.

На выборах в 1972 году Браун поддерживал Ричарда Никсона, который баллотировался на второй срок, а не его оппонента Джорджа Макговерна, потому что ему импонировала проводимая президентом политика «нового федерализма». Никсон называл поверхностной веру демократов в Большое правительство, а политика социальной справедливости, с его точки зрения, в реальности свидетельствовала о крайне снисходительном отношении к тем, кто находится на нижних ступенях социально-экономической лестницы. Никсон преподносил свою инициативу как способ направлять стартовый капитал туда, где ему и место: в распоряжение отдельных штатов и индивидов, а не Вашингтона. Это было созвучно с «уличными» убеждениями Брауна: он не считал, что чернокожим полагаются какие-то особые поблажки. Любой черный мог, как сам Браун, осуществить свои мечты, если бы приложил к этому усилия. В представлении Брауна, разводить людей на деньги было более благородно, чем получать их просто так. (Он с недоверием относился к социальным пособиям и позитивной дискриминации, потому что эти меры были направлены на чернокожих граждан в целом, в то время как Браун считал себя особенным, несравненным, избранным: «Тем самым».) Браун не видел никакого противоречия в том, чтобы на публике рассуждать о black pride (гордости черных), а в частном порядке требовать за эту гордость гонорар. Когда растешь в нищете, привыкаешь идти на звон монет. У самого Брауна слова не расходились с делом: он финансировал разного рода бизнес в черных кварталах. Он