складов. Горела стоявшая неподалеку от школы церковь, которую в прифронтовых условиях использовали как складское помещение для хранения зерна. Въедливый запах горелого хлеба проник и в школу.

Раненые, которые могли вставать, выглядывали в окна, чтобы получше видеть пожар. Но таких было немного. Обмороженные только и говорили, что об ампутациях.

На этот раз самолеты русских появились с запада. Сначала они бомбили станцию. Грохот стоял невообразимый. Санитары носились по комнатам и кричали, стараясь успокоить раненых:

— Не паникуйте! Мы всех сведем в убежище!

Первыми унесли в убежище четырех тяжелораненых, которые лежали ближе к двери. Матэ лежал с закрытыми глазами, зная, что если самолеты будут бомбить и школу, где лежали они, то живым отсюда никто не выберется. Раненые подняли настоящий вой. Санитары не успевали сносить на носилках вниз новых раненых. Те, кто не мог самостоятельно двигаться, лежали и испуганно смотрели прямо перед собой. Несколько человек истерично рыдали, некоторые молились, чтобы санитары поскорее снесли в убежище и их.

Смерть была где-то рядом. Матэ так близко еще никогда не чувствовал ее присутствия.

«Лишь бы пронесло! Лишь бы пронесло! — шептал он про себя. От испуга и переживаний судорога свела ему желудок, голова закружилась. — Неужели мне суждено погибнуть сейчас, в двадцать лет! Вот вскочу на ноги и помчусь куда глаза глядят!» Но в тот же миг внутренний голос зашептал ему: «Ты останешься на своем месте. Ты сам выбрал этот путь. Упади в обморок, делай что хочешь, только не вставай! Если ты сейчас вскочишь и помчишься вслед за другими ранеными, ты пропал. Тебя сразу же разоблачат и под усиленным конвоем отправят на передовую, но самое главное, что тогда ты и сам будешь чувствовать себя трусом!.. Упади в обморок!»

На следующий день Матэ положили на повозку и куда-то повезли. Над дорогой, которая была забита отступающими войсками, несколько раз в день появлялись самолеты противника. Они сбрасывали бомбы, чтобы помешать отступающим войскам выйти из-под удара. Во время одного такого налета, было это уже под вечер, Матэ вдруг почувствовал резкую боль в руке. Сразу стало тепло-тепло.

«Боже мой, завтра же Новый год!» — мелькнула в голове мысль. Больше Матэ ничего не помнил: он потерял сознание. Очнулся в подвале, где горела карбидная лампа. Ужасно захотелось на солнечный свет.

«Наш капитан, конечно, не пережил этого ада. В лучшем случае он попал в плен, но мне во что бы то ни стало нужно попасть домой», — думал Матэ.

Врач-лейтенант подошел к Матэ, потрогал перевязанную руку.

— Этак и заражение крови может быть, — сказал он и стал разматывать бинт.

Матэ побледнел, увидев свою опухшую руку, по которой разлилась нездоровая синева.

— Отрежете? — с ужасом спросил он.

— Пока еще неизвестно, — ответил лейтенант, внимательно ощупывая руку. Затем ее снова забинтовали, а Матэ сделали два укола. Рана под свежими бинтами начала саднить.

— Скажите, что будет с моей рукой? — глухо спросил Матэ.

Лейтенант сделал неопределенный жест и сказал:

— Я ведь не бог.

Матэ смотрел вслед уходящему доктору, пока тот не скрылся за дверью. На соседней койке лежал унтер, судьба которого уже была ясна: у него были отморожены обе ноги, и он ждал ампутации.

— Не разрешай отрезать руку, — шепнул он Матэ, протягивая ему пол-лимона.

— Не дам, — простонал Матэ, чувствуя, как лицо покрывается каплями пота.

После обеда в подвал спустился начальник госпиталя — полковник лет пятидесяти. За ним шел старший лейтенант — артиллерист. Сделав несколько шагов вперед, артиллерист начал читать приказ по армии. Читал он без всякого воодушевления, усталым голосом, словно это был не приказ, а завещание:

— «...личный состав Второй венгерской армий, за исключением немногих, кто остался верен присяге и воинскому долгу, не выполнил того, чего все мы от него ожидали. Противник значительно превосходит нас в силах, но, если бы наши войска оставили свои позиции, честно выполняя свой долг, это было бы только несчастьем, а не позором. Но то позорное бегство, свидетелями которого мы явились, уронило наш престиж в глазах наших германских союзников и всего отечества. И не без причины.

Каждый из вас должен твердо запомнить, что ни болезнь, ни ранение, ни обморожение не дают вам права покидать позиции. Каждый солдат должен оставаться на своем месте до тех пор, пока не выздоровеет или не погибнет. Я требую навести в войсках строгий порядок и железную дисциплину! Навести любыми средствами, невзирая на должности и звания! Тот, кто отказывается выполнять мои приказы, не имеет права на жизнь, так как покрывает нас позором. Все солдаты и офицеры, включая высокопоставленных начальников, остаются на своих местах до тех пор, пока не получат моего личного приказа на оставление позиций.

События последних дней наглядно показали, что строительные роты, состоящие из евреев, соблюдают порядок, пока находятся под строгим контролем, без которого они превращаются в животный сброд. Приказываю всеми имеющимися средствами навести в этих ротах надлежащий порядок!..

Вполне возможно, что в войсках будут некоторые затруднения с продовольствием. В первую очередь оно будет выдаваться тем, кто находится на передовой. Солдаты, бросившие свои позиции и собирающиеся где-нибудь в тыловых районах, могут радоваться, если им будет выдан такой паек, чтобы они не умерли с голода!

Нас сменяют германские части, которые должны быть обеспечены всем необходимым. Мы не можем на это рассчитывать до тех пор, пока не наведем у себя порядок и не переформируем свои войска, чтобы они снова могли стать боеспособными.

Генерал-полковник Густав Яни.

Январь 1943 г.».

Прочитав приказ, старший лейтенант и начальник госпиталя прошли дальше, чтобы зачитать его и в других помещениях.

Спустя неделю, почти перед самым обедом, в подвале, где лежал Матэ, вдруг появился его ротный. На нем была шуба, лицо заросло густой щетиной. Сощурившись, он смотрел в дальний угол, словно знал, что именно там и лежит его Матэ.

Матэ с трудом открыл глаза и что-то хотел сказать капитану, но только махнул рукой.

Капитан подошел к Матэ, не наклоняясь, пожал ему здоровую руку и тут же отпустил ее. Матэ смотрел на капитана, который в шубе казался очень толстым, и думал: «Это он, я не ошибаюсь».

— Вы меня разыскивали?

— Искал, Матэ, искал, — кивнул капитан.

— А я вас недолго искал.

— Врачи сказали мне, что вас ранило.

— Да, в руку.

— Ну, Матэ, считайте, что вашим страданиям пришел конец. Домой поедем, — сказал капитан.

— Трудно сейчас