международной гонки вооружений. Исходя из этих представлений, можно со всей категоричностью заявить, что ни одна сторона или нация не могли утверждать, что борются за правое дело, как это произошло во время другой войны, разгоревшейся уже в 1939 г. Конфликт был, так сказать, войной ни о чем[37].

Многие народы помнят войны в основном как упражнения в тщетности своего существования, и наглядным уроком для них являются добродетели пацифизма. Они были выражены в посланиях, которые преподносят такие классические фильмы, как «На Западном фронте без перемен» (1930), «Большая иллюзия» (1937). Многие поколения англичан также приняли эту точку зрения на эту войну благодаря поэтам Уилфреду Оуэну и Зигфриду Сассуну. Ее интерпретация появляется в фильмах «Ой! Что за прелестная война» и «Тропой славы» Стэнли Кубрика, а также в комедийном сериале «Черная гадюка», который демонстрировало британское телевидение в 80-х гг. Это хорошо выражено в замечании Гарри Патча: «Политики, которые взяли нас до войны в свои руки, должны были бы нам самим дать оружие, чтобы урегулировать свои разногласия, а не организовывать с помощью нас легализованное массовое убийство»[38].

Этот пессимистический настрой стал оспариваться в последние годы, особенно после того, как Британское правительство объявило о планах празднования столетия войны, сосредоточившись целиком на таких кровавых расправах, как битвах при Сомме и Пашендале. У правительства не было планов осуществлять празднование наиболее известной победы союзных армий, произошедшей в битве под Амьеном в 1918 г. или в последующие сто дней битвы, которые, как утверждают некоторые историки, стали величайшими достижениями за все тысячелетия Британской военной истории. Последующие поколения так основательно отвергли патриотические интерпретации, превалировавшие во время Великой войны, что в 2001 г. Великобритания представила мемориал «Выстрел на рассвете» в память о солдатах, казненных за трусость или дезертирство в те годы. Они предположительно были мучениками то ли порядочности, то ли человечности в мире, который сошел с ума[39].

И все же у западных союзников были основания полагать, что они ведут войну если не священную, то справедливую и добрую, и это восприятие далеко зашло в формировании религиозных интерпретаций борьбы в то время. Несмотря на популярность теории моральной эквивалентности, мы можем в действительности сделать аргументированные доводы о немецкой ответственности в развязывании войны. С 60-х гг. немецкие историки доказывали, что кайзеровский режим разработал план агрессивной войны против Франции и России, и для него была только единственная реальная проблема — в какой момент имперские войска могут ринуться в бой (в 1912 г. было слишком рано, но они не могли ждать до 1917 г.). Непосредственно в предвоенные годы немецкие лидеры обсуждали план, как лучше подготовить своих людей для неизбежной войны между славянами и германцами, он известен под названием «Славянство». Теперь не каждый принимает довод только о немецкой ответственности, еще в 30-е гг. критики этой точки зрения подчеркивали агрессивное и безрассудное поведение других стран, особенно России. Но даже с учетом этих противоположных взглядов Германия по-прежнему остается главным кандидатом на виновника этого ужасного события[40].

Как и в плане ведения войны в 1914 г., немцы имели подобную военную тактику и в 1939 г. Перед мобилизацией своей армии в сентябре 1914 г. немецкие чиновники разработали программу, которая была направлена на уничтожение французских оборонительных сооружений, с выплатой репараций и аннексией французских и бельгийских территорий. Ученые утверждают, что этим амбициям предшествовали новые возможности, которые появились после первоначальных побед. Какова бы ни была настоящая причина немецких требований в конце 1914 г., все они неординарно агрессивны, по меркам последних десятилетий[41].

В то время как германские разработки войны, касающиеся западноевропейских стран, были уже введены в действие, Второму Рейху также удалось навязать сопоставимые с ними условия после поражении России в 1918 г., в рамках Брест-Литовского мирного договора. Согласно этому договору, Россия будет отодвинута на Дальний Восток от исконных своих границ, оставив под немецким контролем многочисленный на этой территории народ. Россия потеряет здесь 50 миллионов человек и 300 тысяч квадратных миль территории, а также всю свою промышленную базу, где было сосредоточено большинство запасов угля и железа, заодно вместе с форфейтингом [операции по приобретению финансовым агентом (форфейтором) коммерческого обязательства заемщика — покупателя, импортера — перед кредитором]. Эти планы также предвещали амбиции, но уже будущего, Третьего рейха, в 1942 г. Если не этот фактически карфагенский мир, в котором одна сторона стремится уничтожить другую, Брест-Литовск был близок к современным параллелям. Но он также дает представление о таком мире, который бы немцы предъявили после поражения Британии, Франции или Соединенных Штатов. Предложение Германии Мексике союза включало в себя изменение статуса последней и ее контроль над Техасом, Аризоной и Нью-Мексикой.

Война зверя

Тот факт, что немецкий флаг развевался над европейскими провинциями, ранее принадлежавшими России и Франции, еще не означало, что местные подданные перестали жить своей повседневной жизнью, как и раньше. Конечно, в критических случаях опыт немецкой оккупации в Первую мировую войну уже предвещал Вторую мировую войну.

Никто не отрицает, что немецкие горе-завоеватели 1914 года действовали по правилам, не сильно отличающимся от гитлеровского Вермахта, но все-таки многие жестокие сказки вскоре оказались поддельными. Сегодня нас передергивает, когда мы оглядываемся на возмутительные обвинения американского антинемецкого памфлетиста Ньюэлла Дуайта Хиллиса, конгрегационалистского пастора:

«Вдумайся! Детей прибивали к дверям домов, как крыс! Дети, нанизанные на штык посреди возгласов марширующих немцев — как если бы ребенок был перепел, нанизанный на вилку! Матроны, старики и священники убиты, молодые итальянские офицеры на крюках за горло висят в мясном магазине, бомбардировки больниц и медсестер Красного креста; все, что достигнуто путем цивилизованного человека, осквернено и уничтожено»[42].

(Мы ранее уже встречались с Хиллисом, выступавшим за уничтожение немецкой нации.) Столь же сомнительным является прорисовка немецкого поведения в таких успешных фильмах, как «Сердце человечества» и «Сердце мира» Д. У. Гриффита. Немцы в них представлены стереотипно безжалостными, развратными скотами, в обоих фильмах ряд сцен изнасилования показан в рамках современных стандартов непристойности.

Один из самых успешных пропагандистских образов эпохи касался молодого канадского солдата, распятого, как сообщается, в окопах возле Ипра в апреле 1915 г. После немецкого плена молодой сержант «был найден на столбах деревянного забора у здания фермы. Штыки вонзились ему в ладони и ноги, пригвоздив к забору. Его также неоднократно кололи штыками, что видно по многим ранениям на его теле».

Эта история о немецких зверствах разнеслась по всему миру и широко освещалась в газетах и памфлетах. Это стало предметом пропагандистских плакатов и показа американских пропагандистских