– И что же сей лихач делает на свободе? – спросил Щепкин.

– Ждет нас, – блеснул зубами подполковник. – Его брали в пятом и десятом годах, один раз упекли на каторгу, но через два года заменили по причине слабого здоровья. Митенька наш страдает слабостью легких, студеный климат ему в тягость. Он даже справку себе выправил, что немощен аки старец.

– И он гуляет?

– Гуляет. Козырь при всех его недостатках обладает одним редкостным даром – людей не губит. Все его лихие дела проходили без крови. Ну там шишки и царапины не в счет. А греха смертоубийства на нем нет. Вот такой вот Митенька!

– И чем же он интересен нам?

– О! – подполковник поднял указательный палец. – А вот теперь самое интересное. Не далее как позавчера сей болезный вместе со своей кодлой наведались к ювелиру Штельману. Избавили его от груза камешков и золота на приличную сумму. Но дело даже не в этом. Штельмана и его жену, а также одного гостя убили! Сразу троих!

– Вот как? – поднял бровь капитан. – Оскоромился ваш херувим. Ну а мы‑то тут причем?

– А при том, что сей Штельман уже третий год как состоит осведомителем жандармского управления. Через него мы имеем информацию по всем ювелирам столицы. А среди них хватает и немчуры! И кое‑кто из этой братии снабжает сведениями кайзеровскую агентуру. Сам понимаешь, сведения у таких людей могут быть самые разнее. Да и связи налажены не только в Питере, но и в других городах. А это уже сеть! Мало того, Штельман уже докладывал, что через некоторых его подопечных идут деньги эсерам. Знаешь, откуда идут?

– Из немецкого генштаба? – усмехнулся Щепкин.

– Именно! Мы уже вышли на след одной интересной партии…

– Эсеров?

Подполковник покачал головой.

– На этот раз оружия. С трофейных складов три сотни винтовок Манлихера укороченного образца ушли непонятно куда. Мы так подозреваем, либо революционерам, либо… – подполковник развел руками. – Вот на этом след обрывается. Штельман убит, его гость, к слову, пока не установленный, тоже убит. Цепочка прервалась. А сделал это наш безгрешный доныне Козырь. Почему, зачем?

– Думаешь, его навели?

Игнатьев пожал плечами, взял чашку, спохватился.

– Ты пей, а то остынет… навели, не навели… из сыскного нам сообщили – Козырь встречался с неким человеком. Вроде бы эсером. И у него назначена новая встреча. Завтра.

Поняв, что подполковник подходит к сути дела, Щепкин напрягся.

– Так… что надо от нас?

– От вас нужны вы. Моих соколиков и тихарей из сыскного опасно посылать, вдруг да их знают в лицо?! А ваша группа не засвечена, в городе никому не известна. Сходите, посмотрите, послушаете. Если Козырь действительно будет там… да еще с эсером… есть шанс провести его и узнать побольше. А?

– Что за место?

– Трактир «Мясоедов». Слышал?

– Слышал, но не бывал.

– Из тех заведений, что вертепом не называют исключительно по доброте душевной. Хотя и рабочие туда захаживают, и приказчики, и из уезда. Но хватает и лихих людей.

– А что полиция за таким местом не следит?

– Следит в меру сил и надобности. Но то их забота. Я дам пару своих ребят из новеньких, они тоже не примелькались еще. Полиция выставит оцепление. Ну а если до дела дойдет… ты ж в столице первейший знаток японской борьбы. А? Как она там?.. Дзюу‑дзюцу?

– Дзюдо, – усмехнулся Щепкин. – Хорошо. План операции есть?

– Утром будет. Ты подходи часикам к десяти. У Козыря встреча вечером, как раз все обмозгуем и подготовим.

– Хорошо, – капитан встал.

– Ты чай‑то допей! Хороший чай, – засуетился Игнатьев. – Или еще водочки?

– Хватит. Спасибо за угощенье. Пора.

Щепкин пожал подполковнику руку и вышел из кабинета.

Несмотря на бодрый вид жандармского офицера, предстоящая операция не внушала капитану оптимизма. Неведомые налетчики и эсеры были незнакомы ему, а их связь с кайзеровской или австрийской разведкой выглядела более чем подозрительной. Сильней же всего напрягала перспектива похода в малознакомое место и участие в чужой операции в роли передового отряда.

Щепкин не привык играть втемную, но, похоже, выхода у него нет. И оттого настроение капитана было далеко не радостным.

К вечеру с Невы подул пронзительный студеный ветер. Он сбивал с деревьев последнюю листву, гнал по улицам пыль и заставлял прохожих опускать головы и ускорять шаг. Лошади от ветра чаще прядали ушами и недовольно всхрапывали, а извозчики громче обычного материли их, щелкая кнутами над головой и поминая то бога, то черта.

Людей в этот непогожий час с улиц как метлой вымело, и городовые, недовольно сопя, в гордом одиночестве гремели сапогами, про себя кляня непогоду и страстно желая побыстрее попасть домой.

Три рослые фигуры нарисовались под фонарем у входа в трактир «Мясоедов». Судя по виду, это были рабочие с завода, да не простые трудяги, а мастера как минимум. Добротные сапоги, хорошего полотна штаны, короткие черные пальто, кепки с коротким козырьком. Они дружно покосились на скрипевший под навесом фонарь и подошли к дверям. Тот, что был в центре, ногой толкнул дверь и под нос прошипел:

– Совсем холуи обленились! Двери не открывают…

Тот, что был справа, бросил взгляд через улицу направо, где под аркой пристроилась крытая пролетка. Над крышей висел маленький фонарик, он едва освещал сгорбленную фигуру на козлах.

– Порядок, прикрытие на месте.

– Ну тогда с богом…

Щепкин – это он был в центре – шагнул в раскрытую дверь. Белкин и Гоглидзе скользнули следом. Дверь со стуком закрылась, отрезав непогоду от приятного тепла внутри заведения.

Нижний зал трактира был заполнен почти полностью. Столики возле стен и перегородок занимали завсегдатаи, в центре сидели забежавшие перекусить приказчики мелких лавок, закончившие смену рабочие с фабрик и лотошники. В отличие от постоянных гостей, эта публика быстро набивала желудок горячей пищей, опрокидывала в себя стопку‑другую холодной водки и уходила, освобождая место следующим визитерам.

Неподалеку от лестницы на второй этаж рядом со стойкой обосновался баянист, выводивший незамысловатые рулады. Звуки баяна немного заглушали гомон и выкрики захмелевших посетителей, а также звяканье фужеров, вилок и ножей.

На вошедших внимание не обратили, только пара мимолетных взглядов скользнула по рослым фигурам визитеров. Стоявший неподалеку от входа половой поспешил к гостям, махнул рукой, указывая на свободный столик, и торопливо проговорил свое «Здрасьте‑вам‑рады‑видеть‑что‑желаете…».

Щепкин, состроив на лице кислую мину, первым пошел за половым, ленивым взглядом окидывая зал. Сзади топали Гоглидзе с Белкиным, перебрасываясь пустыми словами: