тихий, сдавленный плач, — папа любит тебя, понимаешь? В последнее время, когда у него хватает сил встать с кровати, он часто бывает на том месте, где ты ходила каждое утро перед школой… та поляной, у реки… там красиво. Ты с детства любила свободу, — слышен слабый, сдержанный смех вперемешку со всхлипами, — а я ведь была такой же, знаешь? Когда-то очень давно. — Звуки копошения со всхлипами продолжались какое-то время. — Прошу, приезжай, как только сможешь, целую. — Запись обрывается.

Плотно зажав рот рукой, Линда, скривив лицо, сдерживала крик из последних сил, слушая одну запись за другой, и понимая, что случилось. Она нарушила главное правило, суть, которую ей с детства вбивала мама. На экране показалась последняя запись, отправленная в день отъезда к Рону:

— Здравствуй, родная. — Голос был сильно уставшим, с тяжелым дыханием и хрипотой. — Знаешь, еще в детстве, когда я была маленькой, — послышался тяжелый кашель, — мама… ох, мама… я помню этот день как сейчас, она наставляла меня, говорила мне: “ты — оберег для своего ребенка, путеводитель по этому миру, не дай ему стать пленником собственного разума”. Я… ведь тебе уже говорила? Нет. — Звук копошения, как от листов бумаги продолжается какое-то время. — Да, да, говорила. Проклятье, что лежит на нашем роду, — послышался тяжелый кашель, за которым последовало продолжительное вошканье и слабые вздохи, — твой папа знал, и всё равно принял меня… принял нас. Ибо я помню. Всегда помнила, кем я являюсь, и старалась…, — сильные всхлипы разбавляли хриплый голос, — видит бог, я лишь хотела тебя защитить, солнышко! — Голос на мгновение затих, после чего продолжил со спокойной, уставшей интонацией, — вчера отца не стало. Он просил передать тебе только одно: “ Всегда будь свободна, и не забывай кто ты”. И я… Сэма, доченька …, — из трубки послышался сдержанный плач и всхлипы, будто рот крепко закрывали рукой, — я боюсь умирать одна, в кромешной темноте… совсем одна, Сэма. — Какое-то время из трубки вырывался лишь один душераздирающий плач, пока постепенно не наступила продолжительная тишина. — Я… — послышался сдержанный голос, — я лишь надеюсь, что путь, который ты выбрала — был правильным. Я люблю тебя, Сэма, — голос стал похож на шепот, — мама любит тебя.

Провожая оранжевый закат, Сэма внимательно рассматривала небольшие холмы и широкое, раскинувшееся на многие мили зеленое поле, усеянное цветами. Она хотела запечатлеть в своей памяти каждую, даже самую маленькую деталь, дабы навсегда остаться в этом чудесном мире, так похожем на тёплые воспоминания из её детства.

Холодный ветер набежал с запада, покрыв её и без того ледяную кожу мурашками, и с последним приоткрытым миру лучиком солнца она заметила круглую брошку с птицей, лежащей на земле в близь одиноко покачивающейся лилии: столь вольной, столь желанной.

В последний раз взглянув на засыпающее солнце, Сэма, захлёбываясь собственными слезами, закричала во всё горло что есть мочи: она отдала миру всю себя, выплеснув боль, что поглотила разум, но получив свободу, которую так желала душа.

Конец.