Я огорчался, припоминая, как родители любили друг друга до войны, и хотя мать неустанно пыталась возродить нежность и задушевность в их отношениях, ее усилия были напрасны. По ночам, когда они укладывались в постель, я слышал, как отец, раздосадованный, ворчит и тяжко вздыхает, а потом встает, одевается и растворятся в ночи, не сказав ни слова. Тогда я скатывался со своей койки и ложился рядом с матерью; она плакала, что расстраивало меня до глубины души, и я как мог старался ее утешить. Фабиана крепко обнимала меня, целовала в лоб, но оставалась безутешной. А когда я отважился спросить ее, куда уходит отец столь поздней ночью, она ответила кратко: искать удовольствий, каких она ему более не в силах предоставить. Я был слишком мал, чтобы понять смысл сказанного, но поклялся матери, что никогда ее не покину и не променяю ни на какую другую мать, и тут же, вообразив, как я вынужденно выбираю между мамами, я тоже расплакался, и вскоре подушка намокла от наших горьких слез.

– Покинешь, мой ненаглядный сын, – вздохнула мать. – Мальчики всегда уходят из дома.

В то время наши друзья и соседи, как и мы, жили в постоянной готовности к новой войне, ибо мирный договор, заключенный между нашим правителем Вологезом и императором Антонием Пием[12], был в лучшем случае недолговечным. Наше чудесное Парфянское царство, да не оставят его боги, пребывало в неизменно неровных отношениях с Римской империей. Я любил своего отца и, однако, мечтал о том дне, когда его вновь призовут надеть воинские доспехи, поскольку война между двумя державами оборачивалась относительным миром и покоем в нашем доме. Впрочем, слова матери застряли в моей голове, и я начал размышлять, не является ли воинственность естественным признаком мужского пола и не настанет ли день, когда и я помчусь разить мечом некоего неведомого врага.

Теперь я должен рассказать подробнее о моей старшей сестре Абир. Блестящий ум и одаренность, данные от рождения, сочетались в ней с ревнивым характером. В годовалом возрасте она рисовала, и весьма умело. В пять лет лихо разъезжала верхом, а в девять фехтовала на зависть многим. В придачу она была настойчивой, храброй и за словом в карман не лезла, то есть обладала теми качествами, которые мой отец страстно желал бы увидеть в сыне, но для дочери почитал зряшными. Как и я, Абир всячески стремилась заслужить отцовское одобрение, но женское потомство интереса для Марвана почти не представляло, заботили его главным образом отсутствующий Ованесс и я. Один из близнецов, мальчик Конштанц, страдал слабоумием, его еще в детстве отдали прислуживать в богатую семью, прежде чем он навсегда испарился из нашей жизни. Дочерей же растили как будущих жен и матерей, полагая, что этого вполне достаточно.

Мой брат по большей части мирился со своеволием сестры, но его благорасположение к Абир потускнело, когда на детском турнире воинов сестра превзошла Ованесса. Вооруженная лишь плетеным щитом и коротким копьем, она сумела сбить его с ног, свидетелями чему была вся деревня, а затем брату пришлось молить о пощаде, когда Абир приставила острие копья к его горлу. Я наслаждался этим зрелищем – ранее мне не доводилось видеть брата в роли просителя; Ованесс побагровел как от унижения, так и от обиды на своих друзей, свистевших и насмехавшихся над ним.

В возрасте девяти лет Абир уже слыла прелестной, и когда стало окончательно ясно, что из нее вырастет женщина исключительной красоты, один из старейшин обратился к Марвану с предложением объявить Абир невестой его сына. Отец ответил отказом, он твердо решил, что никто не разделит с его дочерью брачное ложе, прежде чем ей исполнится шестнадцать. На самом деле Марван не искал ни высокопоставленного жениха, ни богатого, и, думаю, отец надеялся, что Абир выйдет замуж за человека, который просто полюбит ее, как сам Марван некогда влюбился в мою мать с первого взгляда.

В деревне немало парней ухаживало за Абир. Самые храбрые составляли букетики из высушенных цветов и клали их у нашего порога, а затем наблюдали, прячась за деревьями, как моя сестра подбирает букет и вдыхает ароматные запахи. И страшно ревновали Абир к ее другу Хакану, калеке, жившему со своей матерью Нирой неподалеку от нас. Хакан, ровесник моей сестры, в трехлетнем возрасте угодил под копыта испуганной лошади и не погиб разве что только чудом. Однако ноги у него были переломаны, а несведущий лекарь даже не попытался вернуть кости в надлежащие им места, и с годами нижняя часть тела Хакана искривилась, без костылей он и шагу не мог ступить, причем костыли он выстругал сам из белой березы, что росла вокруг нашей деревни, а на рукоятках Хакан вырезал двух воронов. Издевались над ним непрестанно, но Абир с давних пор взяла его под свое крыло, и с ее репутацией ярого бойца мало кто осмелился бы потешаться над Хаканом, когда она была рядом.

Мне же Хакан казался уродливым до жути: его переломанные ноги напоминали корешки имбиря, изогнутые самым нелепым образом, с противными сморщенными наростами под кожей. Сидя с ним бок о бок, я безумно боялся, как бы его тело не соприкоснулось с моим, и постоянно ерзал на стуле, стараясь увеличить расстояние между нами. Я не гордился собой, скорее стыдился, понимая, что не по своей вине Хакан заполучил столь отвратительные ранения, и все же я не мог заставить себя относиться к нему приветливо, а тем более по-доброму, как моя сестра, и хотел лишь одного: чтобы он держался от меня подальше.

Естественно, я был потрясен и напуган, когда однажды вечером отец вернулся с речного берега вместе с этим пареньком и объявил, что Хакан погостит у нас некоторое время.

– Я столкнулся с ним на улице, он плакал, – объяснил Марван, ероша волосы мальчика, темные, спутанные и давно не стриженные. – У Ниры мать при смерти, она отправилась ее навестить и – бессердечное существо – бросила мальчика одного, мол, пусть сам о себе позаботится. Я не мог такого допустить. Вот и пригласил его пожить у нас, пока мать не вернется.

Фабиана, как обычно стряпавшая, обернулась в недоумении; Хакан ей нравился, и по натуре своей мать была человеком щедрым, но внезапный приступ самоотверженности у ее мужа Фабиану немало озадачил.

– Глава семьи, а где мальчик будет спать? – осведомилась она.

– С нашим мальчиком, – ответил отец, кивая в мою сторону.

– И как долго его мать задержится у