— Нет, — испуганно ответил Копылев, но тут же поспешно добавил: — Хотя, конечно, определенная нехватка ощущается.

— Понятно. К сожалению, нехватка ощущается и в ваших стихах. И это — нехватка поэзии. Что иногда даже печальнее нехватки денег. Хотя это спорный вопрос. Но вы не расстраивайтесь. Я читал и похуже. Причем это были сплошь члены Союза писателей. А у вас тут даже есть удачные строчки. Вы вообще кем работаете?

— Кварцедувом.

— Ну, вот видите! — радостно воскликнул Шрудель. — Значит, мы друг друга понимаем!

Что означало это восклицание, было непонятно, а посему и спорить с ним было бессмысленно.

— А писать не бросайте, — сказал Шрудель, провожая растерянного автора до двери. — Это вам мой совет.

После чего он выставил Копылева в коридор и вернулся к Грише:

— Видал, что поэзия с простым человеком творит? Но, я считаю, творчество надо поощрять. Даже такое. Тем более что теперь Ершов мне должен.

— За что?

— Как за что? Я принял человечка, выслушал стихи, пока Ершов на втором этаже в шахматы режется.

— Так он здесь?

— Ершов?! Конечно. Торчит в кабинете у Сухарева — у них сегодня финальная партия. Если человек занят, зачем его зря тревожить? А я люблю помогать. Люди должны друг другу помогать. И иногда чужую работу делать. Сам посуди, какой начнется хаос, если каждый будет заниматься только своим делом. Ужас. Слушай, а чем конкретно занимается кварцедув?

Гриша пожал плечами.

— Кварц, наверное, выдувает.

— Спасибо за морфологический разбор слова, — хмыкнул Шрудель. — До этого-то я и сам как-то допер. Короче, относи-ка ты свой шедевр Ильичу, и айда дернем по пивку, а? Как ты смотришь на такое развитие событий в мире?

— Можно и по пивку, — согласился Гриша, с ужасом вспомнив, что главред давным-давно ждет материал.

Георгий Ильич прочел Гришины листки, периодически одобрительно цокая языком и приговаривая «Так держать!», «Верной дорогой идешь!», а в конце вынес короткое устное резюме: «Чудовищно. То есть то, что надо».

При этом быстро просек Гришины претензии на оригинальность и безжалостно их вычеркнул.

— Поздравляю, — пожал он смущенному Грише руку. — Пойди в отдел кадров, пусть тебя оформят как стажера. Поставим тебя на довольствие.

— Спасибо, — сказал Гриша и замялся, топчась на месте.

— Ну что еще?

— Понимаете, я паспорт свой потерял. Он у меня сейчас восстанавливается.

— Да? — насторожился главред, но потом махнул рукой. — Ладно, скажи им, чтоб тебя пока так оформили. Потом разберемся. Ну, вот… Начнешь у нас работать, познакомишься с коллективом. Он у нас дружный. Очень, — почему-то после паузы добавил он в конце.

— Да я уже, можно сказать, начал.

— Вот как? — насторожился редактор. — С кем это?

— Со Шруделем.

— Так и знал, — поморщился главред. — Не с того конца знакомство с коллективом начинаешь.

— Да? — испугался Гриша. — А я слышал… он талантливо пишет.

— Кто?! Шрудель?! Интересно, от кого ты это слышал. От него самого, что ли?

— Ну, да.

— Ясно. И он тебе, конечно, рассказал, что в нашей газетенке сознательно гробит свой талант, что работал в самых известных газетах.

— Да, — смутился от такой проницательности Гриша.

— Ну, еще бы. Пил бы меньше да языком трепал. А насчет таланта… Ты ж сейчас пойдешь с ним пиво пить?

— Да, — почти онемел от провидческого дара главреда Гриша.

— Ну, вот пусть он тебе что-нибудь и прочитает из своего раннего. Про Ленина. Сам поймешь. Ну что замер? Иди.

Гриша для вежливости кашлянул и, развернувшись, вышел из кабинета.

На улице его ждал Шрудель.

— Ну что? — меланхолично спросил он. — Встреча прошла в теплой и дружеской атмосфере?

— Пожалуй, — бодро ответил Гриша и поправил на плече сумку.

— И он, конечно, посоветовал тебе почитать мои ранние стихи про Ленина? — равнодушно поинтересовался Шрудель.

Гриша почувствовал, что попал в какой-то заколдованный круг, в котором все идет по хорошо накатанной колее.

— Да ладно-ладно, не боись, — успокоил его Шрудель, — он меня просто плохо переваривает. Всем про моего Ленина говорит.

— А что, хорошие стихи?

— Почему хорошие? Говно, — Шрудель как будто даже обиделся на подозрение в талантливости. — Просто я ж не только про Ленина писал.

— Да?

— Конечно. Я и про Сталина писал.

— А про Сталина лучше?

— Почему? — снова удивился Шрудель. — Тоже говно. Да бог с ними, со стихами. Куда идем?

Гриша, все еще пытавшийся переварить логику собеседника, замялся.

— Я не знаю даже… — сказал он и осекся, поймав на себе недоуменный взгляд.

— Ты что, не москвич?

— Да… то есть не совсем… А куда предлагаешь?

— Махнем для начала в «Ивушку». Или лучше в «Лиру», а? Вдарим по шампанскому. Все-таки пиво — это несолидно для такого события в твоей жизни. Первый материал, так сказать. Ну, как?

— А это где?

Лицо Шруделя, и без того длинноносое и продолговатое, вытянулось в какой-то совершенно немыслимый эллипс.

— Что? «Лира»? На улице Горького.

— Ах, да, — Гриша театрально потер лоб, как будто у него на пару секунд просто отшибло память.

— Старик, ты что, первый день в Москве, что ли? Может, ты еще не знаешь, где улица Горького, а? А я расскажу. От Кремля которая. Главная улица страны. Если улицы страны, — запел он неожиданным козлиным фальцетом, — все собрать в одну…

— Да-да, — смущенно забормотал Гриша, — Я уж понял. Как бы… бывшая Тверская.

Шрудель остановился и пристально посмотрел на Гришу.

— Ишь ты! Тверская. Да ты, я смотрю, орешек непростой. Ну, ничего! Нам расколоть тебя поможет киножурнал «Хочу все знать».

— Кто? — спросил Гриша, но испуганно осекся.

— Слушай, Гранкер, — прищурился Шрудель, — а ты не шпион?

— Какой?

— Японский. С такой-то фамилией! Ну чего смотришь? Израильский, конечно.

— Нет.

— Жаль, — вздохнул Шрудель. — Считай, что ты меня разочаровал.

— А зачем тебе израильский шпион?

— Хочу продать малую родину и махнуть на историческую. Ну, нет так нет. Пошли в «Лиру». А потом в ресторан Дома кино заскочим. Познакомлю тебя с гениальными людьми. «Лира» — местечко, конечно, так се… на тройку с минусом… для пижонов, но в Доме кино сейчас просто никого из гениев нет. Они к десяти туда подгребают.