Отчего Судириус поселился на чердаке, у многих вызывало недоумение. Скажите на милость, почему бы не снять квартиру или, на худой конец, комнату внизу, в подпольном этаже? Денег у Судириуса не было. Не все ли равно, жить в долг в подполье или на чердаке? За квартиру Судириус не платил более полугода. Раньше он получал в кредит немного хлеба и крупы. Но в последнее время лавочники перестали доверять, и поэту приходилось туго. Судириус глубоко страдал от унизительного страха. Не от страха, присущего его народу: подлого, хитрого страха, когда при малейшем шорохе надо спрятаться, переждать, но потом все равно спереть то, что приглянулось. С этим страхом Судириус боролся с рождения и сильно в той борьбе преуспел. Жилье на чердаке отчасти тому доказательство. Сердце поэта сжималось от малейшего стука в дверь. Что может быть омерзительнее разговора с каким-нибудь сытым животным, будь то лавочник, бармен или просто домовой инспектор. Униженно просить, объясняя положение временными неудачами, клянчить, наступая на собственное достоинство. Со страхом подобного рода Судириус поделать ничего не мог. От этого на свете для гордого сердца не придумано ни лекарств, ни средств. Но не глядя на то, что в подполье легче спрятаться от навязчивых кредиторов, Судириус оставался на чердаке. Поэт любил звезды. Любил смотреть на крыши, освещенные солнцем и луной. Не против был понаблюдать за кошками, любовные игры которых, как известно, происходят именно на крышах. Долго сидел, свесив голову, рассматривая, как внизу по кривым улочным тропам мечутся зверушки, занятые каждодневными заботами. Главная из которых – забота о хлебе насущном. Ради нее одни виды поедают других, кочуют, перелетают с места на место, меняя север на юг, и наоборот. Судириус любил свой город, и ему претило даже подумать, что из-за корки, которая в конце концов отличается не так сильно одна от другой, можно колесить по земле.

Судириуса радовала его чердачная обитель. В крошечной груди имело место и горделивое чувство, связанное с этой привязанностью. Поэта окружала не полированная мебель, а драный топчан и письменный стол на трех ножках, одно старинное кресло в стиле «мышпир» с попорченной обивкой было вполне сносным. Это – единственная вещь, которую Судириус таскал за собой с места на место всю жизнь. Дело в том, что кресло было предметом, сохранившимся с детства в доме поэта. Своего истинного дома Судириус не знал, так как родился уже после. О доме Судириусу рассказывала старая тетка Сесилия. Она чудом уцелела после того, как крысы взяли в городе власть и заняли приличные дома других грызунов. Потом пришли хомяки. Власть хомяков длилась недолго. Хомяки мало что умели, главным их делом было класть за щеку запасы и сидеть, закрыв рот, чтобы запасы не растерять. Потом был кошачий переворот, потом собачье-кошачья война. Войну Судириус немного помнил, и еще три звериных региональных конфликта. Затем дожили до демократии. В городе стали избирать по животному от каждой породы для осуществления порядка. Все это Судириуса мало тревожило, так как для него лично ничего не менялось. Он писал стихи, не имея покровителей среди крупных хищников. Писал о вечных земных вещах, о чем всегда писали поэты, но его проблемы сильных влиятельных зверей не волновали. На Судириуса не обращали внимания. Любая другая мышь была бы довольна таким положением вещей. Когда не замечают, легче тащить в норку. Но Судириус – поэт! А какому поэту не хочется тронуть сердце соотечественников своим пламенным пером. Гордый Судириус не роптал и не терял чувства собственного равновесия до самого последнего времени… Раньше Судириус писал о любви скорее теоретически. Не подумайте, что ему не удалось познать физического влечения. Нравы у мышиного народа вольны. Это объясняется необходимостью каждый месяц приносить приплод для сохранения вида. Детская смертность, мышеловки, всевозможные отравы в виде каш и удобрений делают свое черное дело. Но физическая близость в мышином народе коротка, происходит деловито и на сердечную деятельность отпечатка не накладывает. Эротических наслаждений мышиный народ не придумал, видимо, это и объясняет живучесть и многочисленность данной популяции.

Любовь, как и все неприятности, пришла к Судириусу неожиданно. Свой предмет он встретил бредя как-то утором по улицам и разглядывая витрины продовольственных магазинов. Полки магазинов ломились от всевозможных яств. Здесь и пшеничная дробленая мука, манка, перловка. Но в одной витрине Судириус увидел и остолбенел! Проглотил слюну, подошел вплотную к витрине. Обмана не было! За зеркальным стеклом, освещенный лучами первого солнца, красовался самый настоящий сыр. Можно было допустить, что лакомство создано руками умелых бутафоров из воска или папье-маше. Но Судириуса не проведешь. Нос мыши – орудие-мечта любого дегустатора. Судириус втянул воздух: настоящий! Со времен собачье-кошачьей войны впервые настоящий сыр. Судириус поднял голову и, затаив дыхание, прочитал вывеску «Буренка и К°». Демократия дает ощутимые плоды. Рядом с головкой сыра стоял маленький жетон, обозначающий цену продукта. Судириус покачал головой. Даже если его поэму и напечатают, а директор муниципального издательства – Барсук – делал такой намек… Правда, Судириус не понял, что он должен совершить. Если бы Судириус был более опытным литератором, он бы сообразил, что Барсук намекал на часть гонорара. Но наивному Судириусу и в голову не пришло, что такое солидное животное может брать взятки. Еще Барсук добавил:

– Проскочить поэмка имеет шанс, если запоздает бык-международник с материалом о жизни тропических антилоп. – И только потом намекнул.

Судириус не понял намека. И теперь, стоя перед витриной, думал, что если даже бык и запоздает с антилопоописанием, даже если поэма и проскочит, он едва ли с гонорара сможет себе позволить кусочек сыра. Цена велика. Но факт появления сыра в городе Судириуса как патриота радовал. Хотел поэт отойти от витрины, но тут из магазина легкой походкой выскочила очаровательная белая мышка. Такой красоты Судириусу еще видеть не приходилось. Он даже забыл о сыре. Мышка, как и подобает представительнице прекрасного подпола, тряслась от страха. Судириус вызвался проводить. Он был в ударе. Мышка даже несколько раз хихикнула тонким голоском на его каламбуры. О, какой это был прекрасный писк. Он до сих пор в ушах и сердце бедного поэта.

Они познакомились. Мышку звали Хвостаной. Перед расставанием Судириус набрался смелости и пригласил Хвостану в гости.

– Мы будем смотреть на звезды, я буду читать тебе свои стихи, – говорил он в экстазе.

Хвостана еще раз хихикнула прекрасным писком и, подумайте, согласилась.

Сегодня день встречи. Судириус с утра не находил себе места. Он несколько раз подметал пол. Мочил веник в унитазе, брызгал водой и мел во все стороны. Унитазом Судириус втайне гордился. Это его единственное удобство совпадало с убежденностью поэта, что для интеллигентного животного унитаз – первая необходимость. Остальных удобств поэт был лишен. Но не горевал, так как унитаз был снабжен бачком, всегда наполненным свежайшей проточной водой.

Перед встречей Судириус надел свой залатанный красный жилет. Он садился в кресло, положив лапку на лапку, ненадолго зажигал свечу. Свеча была последняя, и он боялся, что она прогорит до прихода возлюбленной. Репетируя прием, он закатывал глаза и читал только что написанный стих: