— Хорошо.

— Хорошо, — подтвердила она.

Алексей сунул руку в карман брюк, быстро огляделся.

— Хочешь, я провожу тебя до стоянки?

Ира немного растерялась.

— Что?

— Ты же собиралась уезжать. Я тебя провожу. Сил уже нет на вопросы отвечать.

Она сомневалась секунду, после чего решила, что это даже неплохо. Ей, действительно, лучше уехать.

— Ты на машине?

— Нет, такси возьму.

Они вместе вышли из зала, и Ира заметила, как Алексей приостановился ненадолго, закрыл глаза и устало повёл плечами. После чего встряхнулся и догнал её в два шага.

— Устал. Я в Лондоне уже три дня, и занимаюсь только выставкой.

Три дня. Три дня назад он прилетел из Москвы, становится всё очевиднее, что в аэропорту она не обозналась. Да и разве можно его с кем-то спутать?

— Бросил всё и приехал спасать отца?

Лёшка кинул на неё проницательный взгляд, затем усмехнулся.

— Слухи ходят, да?

Ира кивнула.

— Ну и пошли все к чёрту. — Они вышли на улицу и оба невольно замедлили шаг. — Ира, я, правда, рад, что тебя здесь встретил.

Так и хотелось спросить: с чего бы это? Но лишь вежливо улыбнулась, не зная, что сказать в ответ. Она была не особо рада. И, наверное, это было заметно, потому что Лёшка следующую фразу произнёс с некоторым нажимом.

— Рад узнать, что у тебя всё в порядке.

— А у тебя всё в порядке?

— Ты спрашиваешь о том, женат ли я?

Ира достаточно холодно улыбнулась.

— Я знаю, что ты женат. Все знают. Слухи, помнишь?

— Даже обо мне! — Он усмехнулся. — И что говорят?

— Честно? Что ты весь в отца.

Лёшка глаза опустил.

— И что-то мне подсказывает, что дело не во внешности.

Ира отступила от него, вдруг устыдившись своих намёков. Будто всерьёз рассчитывала услышать от него что-то для себя приятное. А пока обдумывала, как ей с ним проститься, Алексей сказал:

— Я женат, сыну два.

— Здорово. Поздравляю.

Он смешно поморщился.

— Ты не слишком рада нашей встрече, да?

— Я не знаю, Лёша. Я на неё никак не рассчитывала.

— Что ж, я тоже не рассчитывал. — Они замерли, глядя друг другу в глаза, и обоим стало неловко. Ему на мгновение, а Ире всерьёз и надолго. Она первой отвернулась, окинула взглядом улицу и несколько суетливо взмахнула рукой, подзывая такси. Алексей наблюдал за ней, прошёлся взглядом по её фигуре, по открытой спине, заметил, как Ира высоко вскинула подбородок, явный признак того, что сильно нервничает. Надо же, он, оказывается, ещё помнит, ещё понимает, читает её… Эта мысль удивила, даже позабавила, но он по-прежнему смотрел на Иру и смотрел с удовольствием. Как когда-то. Правда, «когда-то» она была другой, не носила дорогих нарядов, в её ушках не блестели бриллианты, а на пальце обручальное кольцо. Она даже смотрела по-другому, не так колко и непримиримо, как сейчас. Но, кажется, он это заслужил. Это он тоже помнит, и именно потому, что помнит, не может её винить.

Такси остановилось совсем рядом, Ира на машину посмотрела, но просто открыть дверь, сесть в салон и уехать… от него, почему-то не получалось. Но и что ещё сказать — не знала. Лёшка смотрел на неё, будто ждал, что она предпримет, и Иру вновь, будто волной, накрыло осознание того, что он рядом. Что они встретились, что судьба свела, что руку протяни — и коснись его. Когда-то она бы всё за это отдала. За одну минуту, одно прикосновение. Больше всего на свете, не смотря на свою злость, а иногда и ненависть, ей хотелось, чтобы этот человек, этот мужчина, вдруг возник из ниоткуда, вышел из темноты и сказал ей всего несколько слов. Ничего незначащих, но таких необходимых. Просто попросил: «Не плачь, Ириска». Но он не пришёл. Он обманул и исчез из её жизни, а ей пришлось самой справляться с огромным, с невыразимо огромным разочарованием. И день за днём думать о том, что он живёт где-то далеко от неё, своей привычной и, наверное, счастливой жизнью, с молодой женой, а она лишь летнее приключение, лекарство от одиночества.

Всё это вернулось в один момент, и обидно стало совсем как тогда, пять лет назад, и Ира поспешила дёрнуть ручку на автомобильной двери, и больше не сказав ни слова, села на заднее сидение. Правда, кинула последний взгляд и успела заметить разочарованное лицо Алексея. Точнее, Алекса Вагенаса. Словно он расстроился из-за её поведения, необоснованной обиды или даже проявления юношеской вспыльчивости. Будто она не повзрослела. Взгляд, который Лёшка бросил на неё через стекло, был снисходительным.

— Поехали, — поторопила Ира водителя, торопясь закончить этот вечер. — Быстрее, поехали. — Откинулась на спинку сидения и закрыла глаза.

А Алексей чуть слышно хмыкнул, глядя на габаритные огни такси, затем поправил бабочку. Если честно, хотелось снять её, расстегнуть воротник рубашки, а ещё лучше, плюнуть на всё и отправиться в гостиницу, но посмотрев на часы, понял, что ещё слишком рано. Он обещал родителям, что сделает всё, что в его силах, чтобы открытие выставки прошло на должном уровне. Ситуация и так была непростой, как выразилась мама: семья была на грани скандала, и они все должны были сделать всё возможное, чтобы его избежать. Алексей не совсем понимал, почему все должны это делать, и какую именно семью мама имела в виду, но ослушаться не посмел. Не тогда, когда мама говорила с ним серьёзным тоном с явным намёком на свершающуюся трагедию. Конечно, проблемы, а особенно их последствия, были несколько надуманы, но кто станет спорить с Софьей Вагенас, когда она прониклась ролью, что преподнесла ей жизнь? Уж точно не он. Правда, с «семьёй» мама, конечно, перегнула. И если личная жизнь отца, его женитьбы и разводы, ещё как-то касались Алексея, он хотя бы должен быть в курсе происходящего, то родители в разводе уже тридцать лет, и с какой стороны мама приписывает себя к семейному древу Вагенасов, было не совсем ясно. Алексей прекрасно помнил своё детство и юность, когда мама не могла говорить спокойно о его отце, называла его не иначе, как древнегреческим бабником (почему-то Софья Игнатьевна всегда называла бывшего мужа «древнегреческим», наверное, ей доставлял особое удовольствие тот факт, что Андреас был старше её на двенадцать лет). Они состояли в браке от силы пару лет, поженились перед самым рождением Алексея, и он, по понятным причинам, совершенно не помнит и даже не представляет, семейную жизнь родителей. Это всегда казалось абсурдом — представить этих двоих, вздорных и нетерпимых к недостаткам другого людей, вместе, любящими друг друга, прощающими и проявляющими хоть какую-то нежность. Нет, то, что родители неровно друг к другу дышат, даже сейчас, он знает точно, но на любовь, на покой и умиротворение, на все те необходимые для семейной жизни качества, их отношения не похожи совсем. Оказываясь в одной комнате, они беспрестанно пререкаются, кидаются обвинениями, порой совершенно нелепыми, и в полный голос удивляются, как когда-то смогли прожить вместе хотя бы неделю и не поубивать друг друга. Всё это происходило, сколько Алексей себя помнил. При этом родители не злились всерьёз и не испытывали ненависти, просто они оба были творческими людьми, и не выносили, когда кого-то из них пытались ограничить в выражении чувств. Мама не понимала, почему она должна уступать мужу, хотя бы в такой малости, как любовь ребёнка, а отец, со свойственным ему греческим темпераментом, заявлял, что она совершенно спятила и растит из мальчишки ботаника и мямлю, который будет способен только декламировать стихи на подмостках какого-нибудь среднестатистического театра. Мама каждый раз принимала это на свой счёт и начинала кричать в ответ, что он просто невежда и понятия не имеет о настоящем искусстве, что для отца красота — это взять тесак и залезть на валун, как дикарю какому-нибудь. Стихала буря обычно также неожиданно, как и начиналась. Родители успокаивались, расходились по разным комнатам, забывая о ребёнке, который в первые десять лет своей жизни в растерянности замирал, не зная, за кем бежать в первую очередь. Это уже когда подрос, понял, что бежать-то и не надо, лучше заняться своими делами. Любимые родители и без него помирятся и снова поссорятся, помощники им не нужны. Кстати, их отношения не изменило ни время, ни количество браков, на двоих — семь. Жёны и мужья присутствовали, но существовали как бы в другой реальности, за пределами их «семьи».