Внезапное прикосновение сухих старческих пальцев к тыльной стороне ее правой руки заставило сердце миссис Паникер вздрогнуть.

— Сделайте одолжение, — сказал старик, глядя на ее пальцы.

Она увидела, что незаметно для себя стащила с левой руки обручальное кольцо и крепко зажала его между большим и указательным пальцами. Непонятно, сколько времени, возможно с момента прихода в эту комнату, она постукивала кольцом о подлокотник кресла. Слабое эхо этого стука сохранилось в ее памяти.

— Простите, — пробормотала она, опустив глаза.

Покрытая старческой «гречкой» рука лежала у нее на запястье. Старик покосился и убрал руку.

— Знаю, вам сейчас нелегко, — сказал он и ободряюще улыбнулся, что ее — вот чудо-то! — и в самом деле ободрило. — Не отчаивайтесь.

— Он не мог этого сделать.

— Ну, это нам предстоит выяснить, но пока что, признаюсь, я того же мнения.

— Относительно моего сына у меня нет никаких иллюзий, сэр.

— Что, вне всякого сомнения, говорит о вашем здравом смысле.

— Реджи сразу невзлюбил мистера Шейна, это правда, — призналась честная миссис Паникер. — Но ему же все нехороши. Так уж он устроен.

Дверь распахнулась, и в комнату ввели бедного Реджи. Одна щека у него была залеплена пластырем, через левый висок тянулась длинная ссадина, да и переносица казалась очень уж распухшей и слишком уж багровой. У миссис Паникер возникла призрачная надежда, что эти увечья он получил в смертельной схватке с мистером Шейном, и мелькнула мысль о превышении необходимой самообороны, но тут она вспомнила случайно услышанные слова агента Квинта, который объяснял ее мужу, что Шейн был убит ударом сзади наповал, поэтому сопротивления убийце оказать не мог. Мимолетного взгляда на лица полицейских, застывших по углам комнаты после того, как Реджи усадили на стул, было достаточно, чтобы обманчивые надежды сменились осознанием горькой действительности.

Старик поднялся с кресла и ткнул черенком трубки в сторону Паникера-младшего.

— Этого человека били? — спросил он.

Даже миссис Паникер голос старика показался каким-то брюзгливым и жалким, словно факт избиения ее сына полицейскими был проявлением некой высшей справедливости, заранее обрекавшей любую малодушную попытку протеста с его или с чьей-либо иной стороны на поражение. Ужас происходящего боролся в ее сознании с горьким шепотом, повторявшим: «Доигрался! Доигрался!» Ей понадобилось все ее самообладание — а его было в избытке, годы практически ежеминутных упражнений в долготерпении свое дело сделали, — чтобы не броситься к сыну через всю комнату, не обхватить руками его бедную разбитую голову, пусть только для того, чтобы пригладить копну темных всклокоченных волос.

Оба полицейских, прихожане мистера Паникера, наконец-то ей удалось вспомнить их фамилии: один — Ноакс, другой — Вуллитт, прищурившись, разглядывали старика с таким видом, словно он перемазался за завтраком и забыл утереть рот салфеткой.

— Он сам упал, — сказал Ноакс, хотя, может, это был и не Ноакс.

Вуллитт кивнул:

— Не повезло парню. Бывает.

— Да неужели? — бросил старик.

Едва он приступал к очередному своему долгому и пристальному осмотру, как всякое выражение уходило с его лица. Так вода уходит в песок. На этот раз объектом его внимания стала разъяренная физиономия Реджи, который испепелял старика ненавидящим взглядом, что удивило миссис Паникер куда меньше, чем промелькнувшая вдруг в глазах сына растерянность, когда он потупился и уставился на лежавшие на коленях тощие смуглые запястья. Сейчас он выглядел намного моложе своих двадцати двух лет.

— Она-то чего тут забыла? — наконец выдавил он.

— Ваша матушка собрала вам кое-какие личные вещи, которые, не сомневаюсь, вам пригодятся, — сказал старик. — Однако, если вы против, я попрошу ее подождать на улице.

Реджи исподлобья взглянул на мать, и в его кислой мине можно было разглядеть что-то похожее на «спасибо», некую сардоническую благодарность, дескать, не такая уж она мать-ехидна, как он всегда думал. И хотя по ее бухгалтерии — а для себя у нее ни кредитов, ни авансов не было — она никогда его не предавала, но всякий раз, стоило ей встать на его сторону, он воспринимал это с таким, как сейчас, скептическим изумлением.

— Да плевать мне, пусть сидит где хочет.

— Ошибаетесь, — процедил старик. — Вам далеко не плевать. Так. Угу. Ну, ладно. Может быть, вы расскажете мне о своем приятеле по фамилии Блэк? У него магазин на Клаб-роу.

— А чего рассказывать-то? Я такого не знаю!

— Мне, мистер Паникер, восемьдесят девять лет. И остаток дней, что мне еще отпущены, я хотел бы провести в обществе существ, несомненно, куда более разумных и сложно организованных, чем вы. Таким образом, в интересах экономии моего крайне ограниченного времени позвольте мне рассказать вам о мистере Блэке с Клаб-роу. Насколько я понимаю, он не так давно прослышал о здоровой взрослой особи попугая с невероятным даром звукоподражания и умственными способностями куда выше, чем у прочих представителей данного вида. Заполучи он эту птицу, ее можно было бы продать за кругленькую сумму какому-нибудь любителю, хоть здесь, хоть за границей. И вы, мистер Паникер, решили все подготовить, выкрасть попугая и продать его Блэку за большие деньги, которые, насколько я понимаю, предназначались в уплату долга Жирняге Ходжесу, так?

Мысли миссис Паникер не успевали угнаться ни за словами, срывавшимися с губ старца, ни за непрекращающейся чередой потрясений, которую эти слова вызывали в ее душе. По слухам, в Восточном Суссексе не было человека ужаснее, чем Жирняга Ходжес, это все говорили в один голос. Страшно было подумать, на что он мог толкнуть Реджи!

Ноакс и Вуллитт вытаращили глаза, Реджи тоже вытаращил глаза, в общем, все вытаращили глаза. Откуда он все знает?!

— Мои пчелы, — усмехнулся старец, — летают повсюду.

Выгнув шею, он удовлетворенно, словно фокусник, доставший из воздуха туза, потер руки. Раздался сухой, скребущий звук.

— Всюду летают, всех видят…

Окончание фразы — «…и всё мне рассказывают» — повисло в воздухе. Миссис Паникер поняла, что он не договорил ее из опасения показаться сумасшедшим. Все и так считали его выжившим из ума.

— Увы, до того, как вы успели похитить у несчастного сироты-беженца его единственного друга и любимца, вам перешел дорожку новый постоялец, мистер Шейн. Но именно в тот момент, когда он был готов скрыться с ворованной птицей, на него напали и ударили сзади по голове. И тут мы подходим к пункту или, точнее, к одному из пунктов, по которому наши с полицией точки зрения разнятся, поскольку они также разнятся и по вопросу о целесообразности физического воздействия на задержанных, особенно если это задержанные, а не осужденные.

«Боже правый, — подумала миссис Паникер, — какой же он замечательный человек!»