– Дайте-ка мне эту штуковину.

Она взяла у меня одну из ракеток и заняла позицию на задней линии, как защитник в профессиональном футболе.

– Включайте машину.

Так я и сделала.

Кика взвыла, когда первый мяч угодил ей в плечо. Она выругалась по-испански, а затем начала с шумом отбивать желтые мячи, которые градом сыпались на нее. Возможно, она и отличалась смекалкой, но уж точно не проворством.

– Т-с-с! – сказала я. – Все должно звучать так, будто играют Гордон и Берни Браун.

Кика остановилась и приподняла бровь, как бы говоря: «А я про что?!» К счастью, еще один мяч ударил ее по другому плечу, и она снова принялась за дело.

После двух дюжин мячей (один из которых угодил ей в лицо, и теперь у Кики под глазом зрел фингал) она, в общем-то, наловчилась, и по окрестностям стал разноситься долгожданный стук теннисных мячей.

Когда мячи в машине кончились, мы взяли по ярко-зеленому чехлу и стали собирать их. Когда мы закончили и перезагрузили машину, Кика улыбнулась мне:

– Твоя очередь, Берни.

Она нажала на кнопку, и мячи полетели в меня, как из пушки.

Я взвизгнула, как раньше Кика. Она на меня зашипела, я ответила ей сердитым взглядом. Когда мячи посыпались чаще, я едва успевала отпрыгивать в сторону. К счастью, в отличие от моей горничной, я когда-то играла в теннис. Я носилась взад-вперед и смачно колотила по мячам.

Кика присвистнула:

– Здорово!

– Ты... ожидала... чего-то... похуже? – спросила я между ударами.

Кике всегда казалось, что мне не мешало бы быть скромнее, и она огласила утренний воздух еще одним безнадежным фырканьем. Она была воспитана в католическом духе и свято верила, что представительницам прекрасного пола следует быть скромными и всячески умалять собственные достоинства. (Она, в общем-то, со своим крепким, приземистым и широким телом и довольно заметными усиками тоже не была идеалом добродетели.)

Когда я закончила, мы попробовали перебрасываться мячом через сетку. Но это было уже чересчур для Кики, поэтому мы решили, что на сегодня хватит.

Я поднялась наверх и приняла душ, потом надела кашемировый свитер с короткими рукавами и заправила его в чудесные брючки цвета слоновой кости. Дополнила туалет ниткой жемчуга и туфлями на низком каблуке. Затем я спустилась вниз. Обычно после игры в теннис Гордон принимал душ, завтракал и шел в офис, который был здесь же, в доме. Очень удачно – мне не надо беспокоиться о том, как заморочить голову какой-нибудь секретарше или офисным служащим. Даже моего воображения на это вряд ли хватило бы.

В выходные предстоит игра в гольф, но Гордон к этому времени наверняка вернется. А если не вернется, то не будет ничего необычного в том, если он снова отправится на поиски приключений – возможно, любовных.

Меня снова обуял гнев, и я до боли сжала кулаки. Только не это.

Нам с Кикой относительно легко удавалось создавать видимость того, что мой муж либо находится дома, но занят, либо только что ушел и вернется только в пятницу вечером.

Раздался звонок в дверь, что само по себе неприятно. Хуан обычно сообщает о любых посетителях. Это мог быть сосед, но раньше соседи никогда не приходили ко мне без предупреждения. Я предположила, что это кто-то из списка, имеющегося у охраны, о котором упоминала мисс Мышка. Помимо нее в списке состояло несколько друзей и родственников.

«Господи, пожалуйста, только не мои родители».

Бог услышал меня, но тут же надо мной посмеялся.

– Эдит! – воскликнула я с воодушевлением, которого вовсе не испытывала, когда открыла дверь и увидела невестку.

Эдит Уайер была старше своего брата и почти такая же высокая. Одевалась она аккуратно и практично: брюки со стрелками, свитера и туфли на низком каблуке. В таком стиле одеваются многие члены Лиги, но на ней все это не смотрелось. Все ее вещи были пастельных тонов и отличались функциональностью, что, может быть, и хорошо для чего-то, но, на мой взгляд, не для одежды. Эдит выглядела тускло и безвкусно.

Она могла бы, тем не менее, быть привлекательной или даже красивой, если бы взяла на себя труд покрасить волосы. Она рано начала седеть, и седина очень портила ее. Эдит была бесцветной блондинкой, и ее волосы становились все более тусклыми, теряя со временем свой цвет. В следующем месяце ей исполнялось сорок два, я знала об этом, потому что моей обязанностью было помнить дни рождения всех друзей и родственников. Гордон лишь подписывал открытки, которые я клала перед ним. Хотя, когда дело касалось его семьи, он лично доставлял купленные мною подарки. Его мать все еще не подозревала, что каждый год он забывал про ее день рождения.

– Гордон дома? – спросила Эдит вместо приветствия.

– Здравствуй, дорогая. – Я улыбнулась со спокойствием, которого вовсе не ощущала. Эдит всегда искала повод, чтобы выставить меня в невыгодном свете. Она так до конца и не смирилась с тем, что я увела ее драгоценного братца. Но я и не знала, насколько он незавидная добыча.

– Прости, Фреди. Это так невежливо с моей стороны. Все в порядке? – спросила она. – Я волновалась. Слышала, ты рано ушла с собрания в среду.

Странно, но до меня раньше не доходили слухи, что у моего мужа роман, и это при том, что ничто значительное не проходило в Уиллоу-Крике незамеченным. Но Гордон был более чем осторожен, и его личная жизнь тщательно скрывалась от внимания посторонних, поэтому я была уверена, что никто ни о чем не догадывается. Пока. Мне нужно очень постараться, чтобы не стать Предметом Сплетен Номер Один.

– У меня были дела, вот и все.

Эдит окинула взглядом холл:

– Где Гордон? Я звонила, но Кика ведет себя странно и твердит, что он только что вышел. Я звонила ему на мобильный, обзвонила друзей, но никто ничего не знает. – Она пристально посмотрела на меня: – Ты уверена, что все в порядке?

– По-моему, ты слегка преувеличиваешь, сестрица Эдит.

Она терпеть не могла, когда я так ее называла. И это даже мягко сказано, потому что хоть она и вела монашеский образ жизни, милосердия в ней не было ни на грош.

– Эдит, – ответила я, делая акцент на этих словах, – ты же знаешь не хуже меня, что Гордон запланировал поездку. – Это было не так, но раньше он не раз неожиданно уезжал из города.

– Я ничего такого не слышала.

– Уверена, он говорил тебе. Кроме того, он ведь часто уезжает, не сказав никому ни слова.

Она вынуждена была согласиться с моими доводами:

– Когда он планирует вернуться?

– Он вернется... – я лихорадочно думала, – не раньше чем через три-четыре недели.

Она чуть не расплакалась:

– Неужели опять так надолго?