появились восточноафриканские Climacoceras africanus и C. gentryi. У первого из них рога тоже были почти прямыми, но отростков стало больше, они удлинились и заострились. Второй же стал почти полной копией оленя с дугообразно изогнутыми рогами с длинными тонкими прямыми острыми отростками (такая красота более чем оправдывает число прилагательных!).

Нижние клыки климакоцерасов обрели маленький бугорок на задней стороне. Казалось бы – кому какое дело до дурацкого бугорка, но он показывает родство и преемственность: у кантумерикса этот бугорок подрос, у палеотрагуса стал большим, а у современного жирафа превратился в здоровенную лопасть почти одного размера с главной частью коронки.

К климакоцератидам причислялся также Nyanzameryx pickfordi – и как было бы здорово поминать его рядом с ньянзапитеками, но он оказался не жирафоидом, а каким-то невнятным полорогим, так что ныне переназван в Hypsodontus pickfordi.

Жирафы становятся лосями

Если часть человекообразных оставалась мелочью и даже прогрессивно мельчала, другая часть, напротив, бодро росла. Это афропитековые Afropithecinae. Как и все человекообразные, появились они в Восточной Африке, но стали первыми путешественниками.

Уже в самом начале миоцена Morotopithecus bishopi вымахал до 40–60 кг. Такая зверюга, к тому же со всё ещё довольно примитивными ручками-ножками, уже не очень здорово могла бегать по ветвям. Место обитания моротопитека реконструируются как полузасушливые сильно сезонные леса, с засухоустойчивыми травами и деревьями. Видимо, неспроста изотопный анализ показал траву в диете моротопитеков. Тяжёлые человекообразные начали спуск на землю.

Afropithecus turkanensis имел сопоставимые размеры – 30–55 кг; он был древесным четвероногим, как и все ранние человекообразные, но с большей долей вертикального лазания, нежели у проконсулов. Питались афропитеки семенами и орехами, которые грызли в том числе огромными клыками, примерно как это делают современные южноамериканские саки-уакари. Изотопный анализ показал наличие влажного и сухого сезонов в жизни афропитеков – условий, которые спустя миллионы лет сделали нас из австралопитеков людьми. Но афропитеки, похоже, поторопились. Они были во многом похожи на павианов: размерами, огромной мордой с толстыми клыками, строением конечностей, уровнем полового диморфизма. Вероятно, и стиль жизни был сопоставим. Только вот в те времена павианы ещё не появились. А вот в последующем павианы и гелады выиграли, взяв, возможно, своей иерархичностью, агрессивностью, меньшей специализацией и, возможно, более быстрым размножением. При меньших размерах тела павианы и гелады имеют и меньшую продолжительность жизни, чем человекообразные (хотя, конечно, мы не знаем, как с этим обстояло дело у афропитеков в миоцене), а стало быть, плодятся чаще. Они заметно мельче, а стало быть, могут собираться большими группами – до нескольких сотен особей, отчего и уровень агрессивности у них больше. При столкновениях злобность и число участников могут быть важнее размеров отдельных индивидов, неспроста известны случаи, когда шимпанзе убивали взрослых самцов горилл, но неизвестно, чтобы гориллы убивали шимпанзе. К тому же крупные животные с длинным детством более уязвимы перед хищниками. А во второй половине миоцена саваннизация создала много стадных копытных, а вслед за ними – множество крупных и мощных хищников типа саблезубых кошек, гиен и перкрокут, причём и последние креодонты и амфициониды тоже дотянули до этого времени. Так что толстые, медленно размножающиеся, вынужденные регулярно спускаться на землю и при этом очень аппетитные афропитеки становились лёгкой добычей.

Усиление наземности видно в строении рук и ног Equatorius africanus – и это при том, что он был даже немножко меньше афропитека – 20–40 кг.

Особенно показательны изменения размеров в ряду видов угандапитеков: самый древний Ugandapithecus meswae 19–21,5 млн л. н. был самым маленьким, U. legetetensis подрос на одну шестую, U. major – ещё на одну шестую, достигнув 60–90 кг, а итоговый U. gitongai 14–14,5 млн л. н. стал ещё крупнее (он известен только по зубам, так что абсолютный размер прикинуть сложно, но зверь точно был очень мощным). Увеличение могло быть вызвано как раз усилением пресса хищников: до некоторых пор эта стратегия срабатывает, пока плотоядные сами не становятся гигантскими. Пример орангутанов и горилл показывает, что вес под сотню килограммов – не препятствие для древолазания, были бы соответствующие стволы и сучья, только вот в Восточной Африке к середине миоцена с джунглями начались проблемы, а в прореженном буше и саванне словить огромную обезьяну – не такая проблема для тварей, рассчитанных на удушение слонов и носорогов. Да и поменять диету огромной фруктоядной обезьяне слишком сложно. Куда менее специализированные и привередливые, а при этом мелкие и неинтересные кровожадным монстрам мартышкообразные опять же оказались адаптивнее.

Тем больше проблем было на юге Африки. Otavipithecus namibiensis оказался самым поздним афропитековым – 12–13 млн л. н., он же был и самым мелким в группе – 14–20 кг. Жил отавипитек, как понятно из видового названия, в Намибии. А ныне эта территория более чем грустна: пустыня Намиб – одна из самых безводных и безжизненных на планете. Вот к чему приводят похолодание и аридизация!

Примерно такой же, как отавипитек, Heliopithecus leakeyi не был самым поздним, но замечателен другим – он вышел из Африки. Ушёл он, правда, недалеко – в Аравию, которая тогда была по сути частью Африки, но направление взял верное. Именно подобные обезьяны-путешественники и стали основой азиатских человекообразных. В последующем Аравия, как и Намибия, превратилась в голую пустыню, а саму Африку поперек разрезала Сахара, но в середине миоцена по тамошним лесам человекообразные ещё могли спокойно пройти с континента на континент – и сделали это буквально в последний момент перед окончательным осушением и фатальной саваннизацией. Забавно, что в одно и то же время жирафы зашли в Африку, а человекообразные начали из неё выходить.

* * *

Массивные тяжеловесные формы возникали и среди жирафов. К середине миоцена появилась родственная климакоцератидам группа – пролибитериевые Prolibytheriidae. Эти существа стали одними из самых причудливых среди своей и без того экстравагантной родни.

Особенно прекрасны североафриканские Prolibytherium magnieri: голову самцов украшали даже не рога, а широченные пластины скруглённо-треугольной формы; у самок рожки были длинными и тонкими, как у ориксов. Сами звери, кстати, были совсем не крупными, не чересчур больше косули и немного меньше благородного оленя. Подобные красавцы жили и в Южной Азии, хотя у пакистанского P. fusus рога неизвестны. Запредельный половой диморфизм явно свидетельствует о усложнении поведения; возможно, пролибитерии были гаремными животными.

Другие варианты реализовали китайские жирафы. Discokeryx xiezhi имел голову-пенёк в самом буквальном смысле: его макушка была круглой плоской нашлёпкой, на которой, судя по фактурной поверхности, имелась кожистая подушка, как и полагается жирафьим рогам-оссиконам; возможно, прилагалась и волосяная кисточка. Впечатляют шейные позвонки дискокерикса – огромные, мощные, явно