–Еще не спишь, старик?– По голосу Лео Конрауд догадался, что тот пьян.

–А Марта рассказала мне, что ты опять попиваешь,– ответил Конрауд.– Значит, все лечение коту под хвост?

–Да помолчи ты…

–А еще она сказала, что ты докучаешь людям, которые пока еще вменяемы.

–Заткнись!!

–Сам заткнись,– сказал Конрауд и нажал на отбой.

Конрауд лучше, чем кто бы то ни было, знал, что полицейские отчеты не раскрывают всей картины происшествия. В них отмечаются лишь основные пункты, которые представляют интерес с точки зрения тех, кто эти отчеты составлял: отдельные показания очевидцев, неполная информация о месте и хронологии событий, самое общее описание причастных к происшествию лиц. Излишние (на взгляд автора отчета) детали, будь то замечания, сделанные во время неформальных бесед, слухи, достоверность которых подвергалась сомнению, заявления тех, кто считал, что обладает нужными сведениями (хотя и делал эти заявления в состоянии опьянения), в отчет не попадали, если только не имелось веских причин их не игнорировать. Да и те, с кем беседовала полиция, нередко не упоминали подробностей, которые были, по их мнению, не важны, за исключением случаев, когда у полицейских уже имелись определенные наработки и они более точно формулировали вопросы. Были и те, кто говорили неправду, даже сами не зная почему. А кое-кто излишне полагался на свою память, которая зачастую подводила, как, например, в случае людей, входивших в круг общения отца Конрауда.

Отчеты об убийстве содержательностью не отличались. Вскрытие показало, что отцу были нанесены два удара ножом, один из которых попал в самое сердце и вызвал обильное кровотечение, в результате чего потерпевший скончался на месте происшествия. Его описание являлось тому свидетельством: лужа крови растеклась до железных ворот Скотобойни Сюдюрланда. Все указывало на то, что жертву привели туда именно с целью расправы.

В отчетах отмечалось, что, по показаниям соседей, в тот день, когда отца Конрауда обнаружили мертвым, у них с сыном произошла ссора. На допросах Конрауд это всегда отрицал, категорически отказываясь признавать, что они повздорили. Для себя он решил, что та дискуссия не имела никакого отношения к нападению на отца. Между ними действительно завязалась перепалка, которая закончилась тем, что Конрауд, хлопнув дверью, вышел из дома и направился в центр города, чтобы встретиться с друзьями. С двумя из них он вчерную работал на производстве железной арматуры, а третий был человеком без определенных занятий, который медленно, но верно двигался к тому, чтобы умереть от алкоголизма, что несколько лет спустя и произошло. Все трое подтвердили, что Конрауд находился с ними в тот вечер, когда обнаружили тело его отца. Расследование застопорилось, и в полиции решили принять невиновность Конрауда как данность – отцеубийство действительно являлось крайне редким видом преступления.

Из трех полицейских, что в свое время занимались расследованием этого убийства, в живых оставался лишь один. Спустя несколько лет после происшествия он ушел из полиции и устроился на работу в таможенное управление. Теперь он, однако, уже был на пенсии и жил у моря на Рейкьянесе[4]. Конрауд в том направлении давненько не ездил, и у него возникла идея прокатиться на Рейкьянес и, пользуясь возможностью, навестить бывшего полицейского. Они были знакомы исключительно в связи с расследованием – тот человек уволился из полиции, когда Конрауд лишь начинал там работать. Он всегда относился к Конрауду с уважением, проявляя понимание того, что тот вырос в непростых обстоятельствах, чувствуя себя изгоем и борясь с собственной ожесточенностью, причины которой не до конца осознавал и которую не всегда мог обуздать.

Конрауд свернул на юг вблизи Кеблавика[5], направляясь в сторону прежнего контрольно-пропускного пункта и вспоминая, как он одно лето работал там на аэродроме у крупного подрядчика, выполнявшего заказы американских военных. В те времена они были полноправными хозяевами в Миднесхейди, поросшей вереском местности полуострова. Конрауд тогда как раз закончил училище, и его взяли на работу благодаря протекции одного товарища. Он был определен в службу эксплуатации дорог военной зоны Кеблавика. Работа ему нравилась – сотрудникам предоставляли неплохой паек и место в выделенной подрядчику общей казарме, где Конрауд спал пять ночей в неделю, а на выходные уезжал в Рейкьявик. Кое-кто из его коллег проносил через контрольно-пропускной пункт сигареты и ящики с пивом. Не гнушался этим и Конрауд, причем делал это в крупных масштабах, так что к концу лета ему удалось скопить приличную сумму. В те времена аэродром Кеблавика являл собой внешний мир в миниатюре – именно там Конрауд впервые отведал фастфуда в виде гамбургеров и картошки фри.

Он пока так и не решил, стоит ли нагрянуть к бывшему полицейскому, и, не доезжая до контрольно-пропускного пункта, свернул налево в сторону деревни Хабнир, когда заметил дорогу, которой никогда не пользовался раньше. Она тянулась вдоль моря, огибая аэропорт. Выехав на нее, Конрауд повел машину на небольшой скорости, любуясь прибрежным пейзажем. Миновав группку домов в Стабнесе, он в мягком свете осеннего дня проследовал мимо церкви в Квальснесе, где несколько веков назад служил пастором поэт Хадльгримюр Пьетюрссон, высекший в камне боль от утраты своей дочери, надгробная плита которой по сию пору хранилась в церкви. Тут Конрауд наконец пришел к заключению, что не поедет обратно домой, предварительно не заглянув к бывшему полицейскому.

Тот как раз возился в мастерской, что была пристроена к дому, и узнал Конрауда, едва его завидев. Несмотря на почтенный возраст, он хорошо сохранился физически и обладал ясной памятью, из которой не стерлись те моменты, когда он, навещая своих прежних коллег в полицейском управлении, пересекался с Конраудом. Паульми – так звали старика – пригласил гостя в дом и предложил ему кофе.

–Честно говоря, я тебя давненько поджидал,– заметил он, проводя Конрауда в кухню.– Даже удивительно, что ты не стал расследовать это дело гораздо раньше.

–Вообще-то, я ничего не расследую,– ответил Конрауд, примостившись у стола, накрытого клеенкой яркой расцветки.– Да и что там теперь расследовать, верно? Вы ведь сделали все, что могли.

–Да нет,– произнес Паульми.– Сути мы так и не выяснили. Неудовлетворенность от того, что такое дело остается открытым, никуда не уходит. Я вот как раз на днях снова размышлял о том происшествии, так что, как видишь, есть вещи, которые тебя не отпускают. Да тебе это и без меня известно – еще и получше, чем кому бы то ни было.

Паульми наполнил чашку Конрауда черным, как смоль, кофе.

–Это ты занимался расследованием того дела о трупе, что спрятали в леднике Лангйёкютль?– поинтересовался он.

Конрауд кивнул.

–Вот ты, наверно, обрадовался, когда его наконец нашли. Лет тридцать прошло, так?