Я винил свой образ жизни «бери, что хочешь». До заражения этот менталитет приписывался профессиональным спортсменам всякий раз, когда против них возбуждалось дело об изнасиловании. Они привыкли получать то, что хотели, и слово «нет» воспринималось скорее как предложение, чем что-либо ещё. В своей привилегированной, прославленной жизни они могли выбирать, принимать это или нет.

Теперь я был таким человеком. Относиться к Риган с уважением во всех отношениях было трудно и чуждо, но только потому, что от меня не ожидали, что я буду относиться к кому-либо или чему-либо с уважением в течение более двух лет, за исключением моих родителей. Девушки, которые входили в мою жизнь, были более чем готовы ко всему, и остальная часть Колонии делала всё, что я говорил.

Я наслаждался своим авторитетным положением, но мне не нравилась эта часть меня. Когда-то я был порядочным человеком. И хотя определение «порядочный» в нашем случае эволюционировало или деэволюционировало, в моём обращении с женщинами этого не требовалось. В конце концов, я был джентльменом с юга. Я буду уважать эту девушку. Я буду ценить её границы.

Я отпустил её руку, и она тут же споткнулась. Я нахмурился, глядя на её тело, желая снова дотянуться до неё, но решил держаться на расстоянии. Она восстановила равновесие, и я заставил себя отвлечься.

— Мы узнали, что если они не едят человеческую плоть, то не испускают этого ядовитого запаха.

Я подавил дрожь при мысли о том, как мой отец обнаружил этот конкретный факт. У него была команда «учёных», которые препарировали, экспериментировали и открывали всевозможные части и органы Пожирателей. «Учёные» — расплывчатый термин, который мы использовали для описания старых фермеров, которым было поручено выяснить, как функционируют зомби. Мужчины, слишком старые для патрулирования, но им нужно было чем-то заняться, люди, которые всю свою жизнь разводили свиней и крупный рогатый скот, которые знали все тонкости того, как их скот процветал или умирал, и какие животные нужны для выживания. Они были экспертами в своих областях, и теперь их мастерство передавалось новому виду животных.

Однако я не имел никакого отношения к этой стороне нашей операции. Я находил всё это отвратительным, необходимым, но отвратительным.

— Но почему вы держите их в таком состоянии? Это жестоко! — она прошипела свои слова, сердито и с отвращением.

Я не мог не быть шокирован её унижением.

— Ты на стороне Пожирателей?

— Нет!

Она переступила с ноги на ногу и искоса посмотрела на меня. Ей действительно было жаль их! Как… интригующе.

— Но в этом нет необходимости. Зачем вы заставляете их так жить? Они голодают и истощены.

— Они едят только человеческую плоть, — напомнил я ей. — И чем ты предлагаешь их кормить?

— Не кормите их ничем! Но и не оставляйте их в таком состоянии. Пристрелите их. Убейте их. Помогите решить проблему!

Она была права, но и мой отец тоже был прав. Это был трудный спор. Чтобы победить нашего врага, мы должны были знать его. Но это было не очень приятное занятие, как бы я его ни приукрашивал.

Поэтому я попытался опровергнуть её аргумент:

— На одном дыхании ты разделяешь сострадание к ним, а на другом предлагаешь геноцид.

Она покачала головой, твёрдо решив высказать свою точку зрения.

— Дело не в этом. Это отвращение к существу, которое не должно существовать. Это отвращение к людям, которые должны знать лучше.

Праведный гнев обжёг мне горло. Она не имела права судить меня. Я был частью чего-то большего, чем её скудное существование. Мы снова создавали цивилизацию, мы обеспечивали, чтобы человечество снова могло процветать, снова править этой планетой.

— Тебя это возмущает? — поинтересовался я.

— А тебя нет? — выпалила она в ответ.

Этого было достаточно, чтобы заставить меня замолчать, потому что временами меня это возмущало, меня совершенно тошнило от того, что делали мой отец и его приспешники. Но что я мог поделать? Это было необходимое зло. Моя жизнь была наполнена до краёв необходимым злом, и это было то, чему Риган должна была научиться и смириться.

Я остановился, и она тут же повернулась ко мне. Я посмотрел на неё сверху вниз, впитывая её черты в мерцающем свете фонаря. Я наблюдал, как мягкий свет колыхался на её лице, размывая её очертания и создавая ореол вокруг её тела.

Она не понимала моих мотивов или моего поведения, но она поймёт. Моё поведение с ней было далеко не идеальным, но это было необходимо. И вот к чему свелась моя жизнь, к череде уродливых, но важных решений. Мне не нравились зомби в коридоре, и мне не нравилось надевать наручники на женщину, практически перекидывать её через плечо и тащить в свою пещеру. Но разве у меня был выбор?

Пожиратели забрали у меня почти всё остальное, так что решения, которые я мог контролировать, были тем, ради чего я жил… даже если это заставляло меня казаться плохим парнем. В глубине души я знал, что мой выбор и действия были на благо человечества, что мой выбор оставить Риган был для её же блага. Если мне придётся доказывать ей это день за днём всю оставшуюся жизнь, я сделаю это. Но я был здесь хорошим парнем. Она просто ещё не знала этого.

— Мой отец задаст тебе много вопросов, — сказал я ей. — Будет лучше, если ты ответишь… на все. И если ты ответишь на них правдиво.

Я не позволю своему отцу причинить ей боль, но если она облегчит допрос, мне не придётся вмешиваться. Всё может пройти гладко, если она позволит.

Её большие тёмные глаза сузились, глядя на меня, показывая её презрение. Её слова задели меня кислотой, которую она в них влила.

— Вы так обращаетесь со всеми, кто натыкается на ваше поселение? Надеваете на них наручники и приказываете? Вы когда-нибудь отпустите нас? Или поработите нас? Или съедите нас, как ты сказал?

Я не стал объяснять ей, что обычно мы относимся к посторонним гораздо хуже. Я даже не потрудился обыскать её с раздеванием, хотя это было моё право, если бы я захотел. Но я бы солгал, если бы сказал, что мне не нравится видеть, как её огонь с рёвом возвращается к жизни. Я подавил улыбку и проигнорировал ненависть и горечь, исходившие от её кожи, как сверхъестественная сила.

— Вообще-то мы не едим людей, — возразил я. — И у нас нет рабов.

Не в истинном смысле этого слова. Все, кто здесь работал, хотели быть здесь.

— Тогда почему