Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из кабинета главврача выхожу на деревянных ногах и иду по коридору на автопилоте.
Нет, нет, нет. НЕТ.
Я не могу в это поверить.
Неправда, это не кусок плоти. Я знаю, я чувствую.
Боже, почему это случилось именно со мной?
Поднимаю глаза к потолку и срываюсь на бег. Сама не знаю, куда бегу и зачем, а на выходе чуть не сбиваю с ног Ленку.
— Полина, — она хватает меня за плечи и заглядывает в лицо. Наверное, вид у меня неважный, потому что она берет за плечи и встряхивает. — Что с тобой?
— Все, Лена, все кончено, — говорю, всхлипывая, а потом начинаю рыдать.
— Так, пойдем, — она тянет меня за руку на улицу.
Там я перестаю биться в истерике. Не знаю, то ли потому, что вокруг люди, то ли успокаивает деловой, сосредоточенный вид Ленки. Она по-прежнему держит меня за руку, как маленькую, и заводит в первую попавшуюся кофейню.
Кофейна маленькая, внутри всего несколько столиков, но заняты только те, что на улице. Лена усаживает меня за самый дальний столик и просит у баристы воду.
— Держи, — достает из сумочки блистер с таблетками, — это на травах, тебе уже такое можно.
Трясущейся рукой заталкиваю таблетку в рот и когда запиваю, зубы стучат о стакан.
— А теперь говори!
Вместо ответа протягиваю телефон, на экране которого копия результатов УЗИ. Лена внимательно вчитывается в заключение, увеличив картинку.
— Ну, Полинка, — поднимает она глаза, — это пока не приговор, можно же перепроверить. Конечно, УЗИ-маркеры говорят о патологии, но не надо так убиваться, ошибки возможны.
И меня снова как прорывает.
— Ты просто не все знаешь, Лена, — плачу я, — это не мой ребенок. Я не за ЭКО сюда пришла, Я суррогатная мама.
— Что? — ей кажется, что она ослышалась. — Но ты шла по программе ЭКО, и договор у тебя такой же.
— Нет, я вынашиваю чужого ребенка для одной богатой бездетной пары. И теперь они от него отказались. Сначала заказчица позвонила, потом главврач сообщила. Клиника расторгает договор, и я должна сделать аборт. А мне жалко, — шепчу я, глотая слезы, — ты не представляешь, как мне его жалко…
Ленка смотрит на меня круглыми глазами и несколько раз открывает рот, как будто что-то говорит. Но на самом деле не произносит ни звука. Трет подбородок, рассматривает потолок, потом снова смотрит на меня. И наконец заговаривает.
— Поль, я, конечно, не знаю, но… — она как будто сомневается в чем-то, покусывает губы, а потом решается. — Не знаю, какие там у вас договоренности, но на сто процентов уверена, что Татьяна делала тебе процедуру забора яйцеклеток. Я лично относила потом материал в лабораторию.
И стены кофейни как будто надо мной схлопываются.
* * *
— Значит так, Полинка, — Лена озирается по сторонам и переходит на шепот, хотя мы сидим на крошечной кухне ее съемной квартиры, и кроме нас здесь никого нет, — я полазила везде. Ничего, никакой информации, только такой договор, как у тебя. Но яйцеклетки у тебя брали, Поль, точно.
— Когда, Лена? — тоже невольно перехожу на шепот. — Я ничего такого не помню.
— Ну вот когда я тебя в операционную водила, разве тебе ничего не говорили?
— Нет, — мотаю головой, — я бы запомнила. Мне тогда эту делали, — щурюсь, напрягая память, — вспомнила! Биопсию. Только чего, не помню. И еще ги… гис…
— Гистероскопию, — хмуро подтверждает Ленка, — и биопсию эндометрия.
— Точно! Я еще гуглила, это все нужно перед ЭКО. Чтобы снизить риски.
— Нужно, — соглашается Лена, — да. Повысить эффективность имплантации эмбриона. Вот только никакую биопсию тебе не делали, подруга, а вот яйцеклетки у тебя взяли. Говорю же, лично относила их в лабораторию. Тебе откуда знать, конечно, ты под наркозом была.
— Но почему мне не сказали, Лен? Это же мой ребенок, получается, родной.
— Кто ж их знает, — пожимает плечами Харина, — может, решили, что и так дофигища денег на тебя потратили, чтобы еще и за яйцеклетки тебе платить.
— Нет, Ленчик, нет, — отрицательно качаю головой, комкая руками салфетку, — думаю, дело в другом. Мне Анна все время пела, что верит в наследственность от суррогатной мамы. А она врала, ни во что она не верит. Просто поняла, что своего ребенка я им не отдам, а если буду думать, что биологически он не мой, то соглашусь. Вот только… Он все равно мой, даже если не мой, понимаешь?
Харина рядом за столом сочувственно вздыхает, и я вижу, что ничего она не понимает. Но меня это уже не останавливает.
С квартиры Анны я съехала в тот же день, как она мне позвонила. Можно было бы снять квартиру, деньги у меня есть, я ничего не тратила. Все расходы были за счет заказчиков.
Но Лена предложила пожить у нее, она живет у знакомой и платит только за коммуналку. И я с радостью согласилась, не к матери же идти с отчимом. И сейчас мы пьем чай, а Ленка дает подробный отчет.
Сегодня в медцентре она осторожно попробовала что-то узнать обо мне, но выяснила только, что я везде проходила по программе ЭКО. И больше ничего.
— Если я шла по программе ЭКО, они обязаны были где-то написать, что у меня брали яйцеклетки? — спрашиваю Лену.
— Видишь ли, у нас в стране донорство анонимное, — она сосредоточенно дует на горячий чай. — Такой ребенок даже когда станет совершеннолетним, не сможет узнать, кто его биологические родители. Тут как раз все по закону.
— Значит, я никогда не узнаю, кто его отец, — потерянно опускаю голову. Но Ленка не дает даже нормально поныть.
— Ладно, не кисни. Я с Тереховой говорила, Ульяна Викторовна — мамина знакомая, она в женской консультации при городской больнице работает. Пойдем завтра к ней с твоими результатами, только не вздумай «Эдельвейс» упоминать, и что тебе ЭКО делали, тоже не говори.
— А что сказать? — я сегодня явно туго соображаю. — Откуда у меня взялся ребенок?
Ленка смотрит на меня как на больную, даже пирожное укусить забывает.
— Оттуда, откуда у всех. От большой любви! Трахалась, залетела,