Заходя в читальный зал монастырской библиотеки, Гуров ожидал увидеть старинные тяжелые дубовые столы, шкафы с резными дверцами, потемневшие и потрескавшиеся от времени. Но на самом деле библиотека оказалась помещением вполне современного дизайна, с обычной офисной мебелью. Шкафы, как столы и стулья, тоже были вполне современные, со стеклянными дверцами, через которые виднелись темные, с золотым тиснением корешки переплетов. Библиотекарь оказался монахом средних лет, добродушной наружности. У него было заметное брюхо и звонкий тенор ярмарочного зазывалы.

Узнав, кто и зачем пожаловал в библиотеку, он изобразил смиренную улыбку, в которой сквозила изрядная доля иронии. Не прекословя, отпер большим ключом самый последний из шкафов, единственный похожий на настоящую монастырскую мебель, который стоял в дальнем углу.

– Можете посмотреть. – Монах изобразил рукой гостеприимный жест.

– Нет уж, посмотрите-ка лучше вы сами, и повнимательнее – все ли в шкафу на месте?

– Как же оно может быть не на месте, если… – Отец Иаков внезапно осекся, улыбка мигом сошла с его лица. Он растерянно стоял перед шкафом, глядя на среднюю полку. – Отче, – после минутного молчания наконец выдавил он горестным шепотом, – нет «Житий святых» в серебряном окладе. Книге почти триста лет!.. Боже, куда она могла деться?! Эти дни я ее никому и ни на минуту не давал. Неужто… неужто это брат Димитрий?! Какое кощунство…

– Все ясно, – доставая из кармана сотовый телефон, деловито отметил Гуров. – Книги нет. Значит, мы можем предполагать, что она похищена. И не кем-нибудь, а бывшим послушником Дмитрием Жидких. Отец Гавриил, от этого шкафа сколько ключей и у кого они?

– Один! Всего один! – прижимая руки к груди, зачастил библиотекарь. – Я с ключами не расстаюсь ни днем ни ночью.

– Ну-ка, дайте я взгляну на него поближе, – попросил Гуров и, взглянув на ключ, снисходительно улыбнулся. – Да… не из секретных. Этот замок, – он похлопал рукой по дверце шкафа, – можно открыть простым куском проволоки. Как в таких случаях говорят, он рассчитан на честных людей. Советую вам его заменить, и как можно скорее. Не подумайте, что я преувеличиваю, но даже не самый опытный вор справится с ним минут за десять – самое большее. Значит, так, факт пропажи мы сейчас запротоколируем. Вам по этому поводу нужно написать официальное заявление. А я вызываю экспертов, чтобы они исследовали замок на предмет трасологии и сняли со шкафа отпечатки пальцев. Просьба до их прибытия к шкафу никого не допускать. И еще прошу направить ко мне тех, кто с Дмитрием Жидких поддерживал, скажем так, приятельские отношения. Я, наверное, поработаю прямо здесь, вы, – повернулся он к отцу Иакову, – мне не помешаете.

Позвонив в управление, он устроился за столом у окна. Минут через десять в читальный зал бочком, неуверенно вошел длинный сутуловатый послушник с рыжеватой бородкой и грустными глазами навыкате.

– Разрешите. – Сложив руки перед собой, он чуть поклонился.

– Прошу. – Гуров указал на стул напротив себя. – Пожалуйста, представьтесь и будьте добры, расскажите мне все, что вам известно о вашем… – Гуров едва не сказал «коллеге», – о послушнике Димитрии.

– Брат Афанасий, – осторожно, словно под ним мина, присел на стул послушник, – в миру – Журавкин Афанасий Иванович, год рождения – семьдесят пятый, уроженец Рязанской области. Вы знаете, с братом Димитрием я несколько чаще других совместно выполнял назначенные нам послушания, и поэтому сложилось впечатление, что мы как бы в дружеских отношениях. Хотя на самом деле отношения с ним были такие же, как и со всеми прочими братьями. Поэтому о его прежней жизни, мирской, знаю чрезвычайно мало. К тому же обсуждать мирские темы у нас считается достойным порицания, ибо в жизни мирской соблазнам несть числа.

– Хорошо. – Выслушав этот несколько замысловатый, обтекаемо-уклончивый монолог, Гуров в упор посмотрел на прячущего глаза Афанасия. – Тогда такой вопрос. Он не рассказывал о своих родных, близких, знакомых? Может быть, кто-то хоть иногда его здесь навещал?

В этот момент, шепотом извинившись неизвестно перед кем, библиотекарь вышел из читального зала. Послушник Афанасий сразу же заговорил свободнее и более определенно.

– Повидаться? – переспросил он, что-то припоминая, наморщив лоб и почесывая острый длинный нос. – Да, был один. Не так давно приезжал к брату Димитрию то ли двоюродный, то ли троюродный брат. Они с ним беседовали всего минут десять-пятнадцать, не более. Я еще удивился – как-то не по-родственному они свиделись.

– А точнее не припомните, когда именно приезжал этот родственник?

– По-моему… По-моему, дней пять назад. – Послушник посчитал, загибая пальцы и шевеля губами. – Да, ровно пять. И они, что интересно, даже не заходили в обитель, а разговаривали невдалеке от ворот.

– Вы его не запомнили? – Гуров оглянулся, услышав скрип двери.

Вернувшийся в зал отец Иаков являл собой ходячее воплощение печали и разочарования в людях. Афанасий тут же стал говорить вполголоса.

– Я видел гостя только издалека, – развел он руками. – Ему лет тридцать, может, побольше. Он выше среднего роста, с короткой стрижкой наподобие военной, усы и бородка очень короткие, современного такого типа. Во что одет – не запомнил. В тот день у врат дежурил брат Георгий. Он и сегодня там дежурит. Думаю, он его хорошо разглядел.

– А Дмитрий вам не рассказывал, за что был наказан в миру? – Гуров старался формулировать свои вопросы, сообразуясь с монастырской лексикой.

– Нет. – Афанасий отрицательно покачал головой. – Впрочем, я его об этом и не расспрашивал. В своих былых грехах он исповедался отцу Гавриилу. А тайна исповеди, сами знаете, разглашению не полежит. И… братья говорили меж собой, что когда-то в помрачении рассудка совершил он грех надругательства над женщиной. За это и был наказан.

– А как вы считаете, – Гуров расспрашивал Афанасия как бы без особого интереса, словно подробности жизни беглого послушника Димитрия ему были абсолютно безразличны и он задает свои вопросы исключительно ради проформы, – Дмитрий мог совершить кражу имущества, принадлежащего монастырю?

– Что вы! – Афанасий истово замотал головой. – Он искренне раскаялся и, бывало, ночи напролет проводил в молитве, прося у Господа прощения за свои былые прегрешения. А… я могу спросить вас, что случилось с братом Димитрием? Когда он нежданно-негаданно исчез, мы все так беспокоились, так переживали…

– С ним случилось крайне неприятное происшествие. Позавчера он был убит в пригороде столицы, – буднично сообщил Гуров.

– Упокой, Господи, его грешную душу! – торопливо перекрестившись, растерянно пробормотал Афанасий. – Видно, велик был грех, им совершенный… Значит, не принял Господь его покаяния.

– Если только верить тому, что каялся он искренне. – Гуров с сомнением покачал головой. – Лицемерие ведь тоже грех? – неожиданно спросил он Афанасия. – И лжесвидетельство…

– Да… Грех сей велик, – смиренно согласился Афанасий. – Знаете, о мертвых или хорошо, или ничего, как говорится. Гм… Однажды он сказал довольно странные слова, которые меня немало смутили. Отец Гавриил еще прошлым летом собирался восстановить звонницу и заказать колокола… Требовалось много средств, а их очень и очень не хватало. Ну, сами понимаете – служим мы Господу, а живем-то средь мира… И вот, как-то помогая строителям, мы во время отдыха заговорили о делах наших монастырских. На мои слова о тяготах, препятствующих восстановлению звонницы, брат Димитрий, который в то время еще только появился в наших стенах, неожиданно сказал, что, коли уж со средствами вопрос никак не решается, их можно прямо здесь найти, в самом монастыре. Я удивился: откуда же? Тогда он пояснил, что, если продать хоть одну из старинных книг, что хранятся в нашей библиотеке, вырученных денег хватило бы не только на звонницу, но и на многое другое. Дескать, нет никакой разницы, по какой книге читать слово Божье – по изданной сто лет назад или только вчера. Такое мнение меня удивило очень и очень. Оно показалось мне прямо-таки кощунственным. Разумеется, о подобных речах я был обязан сообщить отцу Гавриилу, но… подумал, что брат, который всего неделю как в монастыре, заблуждается и первым должен вразумить его я сам.