Я могу сделать это. Детектив, помнишь? Следуй подсказкам.

Готовясь войти в комнату, я пытаюсь вспомнить, видела ли я или может читала такую сцену: горничная приносит завтрак своему работодателю. Это знакомо, но детали теряются в памяти. Информация, которую я никак не ожидал использовать, как ни странно.

Думаю, сначала я должна постучать. В любом случае, это кажется безопасным. Я делаю паузу, чтобы изобразить свое лучшее говорю-с-господином лицо. Скромность. Это ключ. Я горничная викторианской эпохи. Будь кроткой, и не поднимай взгляд. Будь увиденной, но не услышанной. Или это для детей? Достаточно близко.

Я стучу в дверь. Через мгновение раздается ворчание, которое, я думаю, означает «Входи». Я приоткрываю дверь, и слева от меня оказывается низкий столик. Я ставлю на него поднос и бормочу: «Ваш завтрак, сэр», и начинаю отступать.

— Куда, черт возьми, ты уходишь?

Я открываю дверь и вижу Грея за письменным столом. Он не полностью одет. Он порядочный человек, по крайней мере, по меркам двадцать первого века. Рубашка на пуговицах, в основном застегнутая. Викторианский аналог боксеров — нижнее белье до колен. Если это подштанники без промежности, как у меня, то именно эта часть хорошо скрыта его рубашкой. Длинные носки закрывают большую часть оставшейся кожи. Ну, один носок. Другой на полу.

Если бы он не сидел за письменным столом с ручкой в руке, я бы подумала, что прервала его во время облачения. Судя по всему, ему в голову пришла какая-то мысль и он отвлекся, чтобы записать ее.

— Что ж, — говорит он с нетерпеливой резкостью, — очевидно, мне нужны твои услуги, Катриона.

Я замираю. Сейчас, это сцена, которую я определенно читала в книгах. Симпатичная молодая служанка, вынужденная «ухаживать» за хозяином поместья.

О черт возьми, нет. Даже намек на это, доктор Грей, и я предпочту рискнуть на улице.

Он переводит взгляд с меня на темный камин, а затем снова на меня:

— Ну?

— Ох! Вы хотите, чтобы я разожгла огонь.

— Нет, мисс Катриона. Я хочу, чтобы ты согрела комнату своим солнечным темпераментом. Да, я хочу, чтобы ты разожгла огонь. Желательно до того, как я замерзну насмерть.

Ну, если тебе холодно, может быть тебе стоило закончить одеваться. Или разжечь свой чертов огонь.

Это именно то, что я сказала бы, если бы старший офицер захотел, чтобы я разожгла огонь, пока он околачивается полуголый. Ну, нет, я бы сказала ему надеть штаны, прежде чем пошла бы жаловаться на его задницу. Но Грей нанимает меня именно для этого. Я должна относиться к этому как к хорошей практике работы под прикрытием. Прикуси свой язык, проглоти свое отношение и играй роль.

— Я понимаю, что это твой первый день после возвращения к работе, — говорит он. — Я делаю поправку на это. Но я ожидаю, что завтра мой камин будет растоплен до того, как я встану с постели.

— Во сколько, сэр?

Его темные глаза сузились:

— Так же, как всегда. Пол шестого.

Вот радость. Видимо, теперь мне нужно вставать раньше пяти. Сразу после того, как я придумаю, как, черт возьми, это сделать без будильника.

Я бормочу что-то подходящее к ситуации и подхожу к камину.

Это дровяной камин, не угольный. Хозяин дома, видимо, больше ценит атмосферу, чем удобство. Хорошо, когда у вас есть персонал, чтобы разжечь его для вас.

Я смогу. Я была девушкой-скаутом и каждый год хожу с друзьями в поход. Ну, ходила, пока не стала слишком занята работой и была вынуждена отказать себе в ежегодном отдыхе. Год перерыва в разведении огня не имеет значения. Или это два года? Может три?

Блин. Я пустила все на самотек. Жизнь проходит мимо. Я исправлю это, когда вернусь. Устраню ущерб, прежде чем я перестану получать приглашения, прежде чем я пойму, что мне сорок и мне почему-то больше никто не звонит.

Сейчас, однако, нужно решить это. Просто разожги огонь.

Я смотрю на мешанину в камине, сплошной пепел и обгоревшие дрова. Затем следующие двадцать минут я трачу на чистку камина. Грей возобновил свою безумную писанину, настолько поглощенный своим занятием, что оглядывается лишь однажды, когда я роняю металлическую кочергу на каменный очаг.

— Я был бы признателен, если бы ты меньше шумела, Катриона.

Я бормочу извинения. Наступает тишина, и я думаю, что он вернулся к работе, но затем он сухо говорит:

— Я не думаю, что тебе обязательно чистить очаг своей юбкой.

Смотрю вниз. На мне униформа — белый фартук поверх темно-синего платья. Этот фартук больше не белый. Ни окружающая ткань. Я могла бы возразить, что он не из тех, кто может судить — я уже вижу чернильные пятна на его воротнике, но я подозреваю, что в этих отношениях недопустимы возражения.

Я выдаю:

— Я не в себе, сэр.

— Я заметил.

Я делаю глубокий вдох и принимаю решение. Рискованное.

— Моя память, кажется, пострадала из-за моего недомогания и я изо всех сил пытаюсь вспомнить мирские и обыденные задачи.

Он смотрит на меня так, словно я говорю по-гречески. Я повторяю свои слова, но с ними, вроде бы, все отлично. Подходяще высокопарно и старомодно. Может это мой акцент? Он сильнее, чем его.

— Я понимаю, что это неподобающе с моей стороны, стороны простой горничной, — говорю я, — но я вынуждена смиренно просить вас о терпении.

Еще больше морщин на лбу, теперь сопровождаемые чем-то вроде подозрения.

Я тороплюсь:

— Я не пытаюсь юлить, я не прошу, чтобы меня освободили от моих обязанностей, сэр. Я понимаю, что мое выздоровление доставило неудобства, нарушив бесперебойную работу вашего дома. Я просто допускаю, что время от времени мне может понадобиться напоминание о моих обязанностях, которые я выполню незамедлительно.

— Незамедлительно… — медленно повторяет он.

Разве это не подходящее слово? Звучит правильно.

Я продолжаю:

— Оперативно и эффективно, с тем усердием, которого вы ожидаете от своих сотрудников.

— Понятно… — в его взгляде замешательство, граничащее с недоумением. Я сделала что-то не так. Я просто не могу сказать, что это именно.

— Кроме того, — тороплюсь я, — прошу вас отнестись с терпением к любой идиосинкразии характера, которую я могу проявить. Как я уже сказала, я не ощущаю собственной целостности. Что, конечно, не является оправданием нерадивого исполнения.

Его взгляд пронзает меня, словно я тело на столе, готовое к вскрытию. Каким бы грубым ни был его вид, доктор Грей не глупый человек. Под этим взглядом, клянусь, я вижу, что его мозг работает быстрее, чем мой в мои лучшие дни.

Вот где я ошибаюсь. Что ж, это один из многих