сейчас поняла, что называют «чистым воздухом», ради которого некоторые люди меняют города на деревни.

На выезде из Ильинского, около остановки, Гюнтер остановился около одиноко стоящей пожилой женщины в платке и с ведрами.

– Бабуля, в Починки?

– В Починки, милый, еду викторию продавать.

– Садись, подвезем.

Бабуля с готовностью села на заднее сиденье. Она со своими ведрами как-то плохо сочеталась с белоснежным кроссовером Гюнтера. Аня скривила недоумение на лице.

– Автобус ходит два раза в день, – тихо прокомментировал Гюнтер. – Поэтому у всех адекватных местных водителей неписанное правило – подвозить.

Бабуля протянула Ане на переднее сиденье стакан великолепной спелой клубники:

– Угощайся, милая!

– Спасибо!

– Вам спасибо, молодые. Дай вам Бог доброго здоровья.

– Гюнтер, почему эта милейшая бабуля назвала клубнику викторией? – заговорщическим тоном спросила Аня.

– Потому что клубникой здесь называют полевую, дикую ягоду, – вторил ее тону Гюнтер. – А это обычная виктория!

Районный центр оказался большой деревней. Они заехали к «нужным людям» и быстро получили все необходимые справки для отказа от наследства. Аня вспомнила, что мужик из сельсовета советовал ей забрать личные вещи бабы Шуры у некоей Татьяны Никитичны. Зашли и к ней.

Татьяна Никитишна оказалась неспешным и недоверчивым божьим одуванчиком. Она пустила их на порог только получив Анин паспорт. После этого долго шла через сени, где пахло книгами и старостью, долго копалась в комоде… Аня и Гюнтер стояли в ожидании.

– Баба Шура сама накопила денег себе на похороны, – наконец, прервала она молчание. – Сама оставила мне наказ, как и где ее хоронить… Вас не было на ее похоронах, и жизнью ее Вы так же не интересовались, как и смертью, – не стеснялась Татьяна Никитишна в укорах. – Но дом она завещала Вам… Мне это не любо, но я сделаю всё, как она наказывала. Вот ее икона, которую она просила передать лично Вам в руки, вот фотокарточки и украшения… А здесь все документы и письма, которые лежали в ее комоде. Я собрала всё до последнего листа, некоторые принадлежали еще ее матери. – Она передала в Анины руки весь этот незамысловатый скарб. – А вот это письмо ее матери она особенно просила передать Вам лично в руки, барышня, – она протянула кусочек бумаги, пожелтевший и помятый от времени.

«Моей внучке Анне на день ее 20-летия. От Анны Матвеевны», – прочитала Аня в уголке конверта надпись мелким почерком, сделанную химическим карандашом. Ей хотелось провалиться сквозь землю.

– Нет, это вряд ли мне… это ошибка, – тихо сказала она, протягивая конверт обратно. Что за Анна Матвеевна? Мою прабабку звали Нюсей. А ее единственная внучка – моя мама, ее тоже зовут не Анна.

Татьяна Никитишна посмотрела на Аню так, что, казалось, она просверлит в ней дырку одним взглядом.

– Никакой ошибки! – прошипела она. – То, что письмо от Вашей прабабки – это очевидно. И, я думаю, Анна Матвеевна не осердится на меня за то, что я передала ее письмо не внучке, а правнучке Анне.

Выйдя из дома Татьяны Никитишны, Аня вздохнула с облегчением. Подальше отсюда… Так паршиво на душе у нее давно не было. Они прошли несколько шагов. Гюнтер молчал. Она посмотрела на него:

– Что? И ты считаешь, что я мерзкая внучка, приехавшая только ради наследства?

– Ну-у… Вообще-то… Да! А разве нет? Я всегда думал, что свои «корни» нужно знать и неплохо бы уважать. Особенно когда наследство от них получаешь.

Аня отвела взгляд.

Гюнтеру, видимо, захотелось подбодрить ее.

– Значит, моя Брунгильда оказалась простой Аней? – запаясничал он. – Брунгильда идет тебе больше. Аня – звучит слишком банально. Вот если б хотя бы Нюся…

– Мне просто не приходило в голову, что «баба Нюся» – это производное от Анны, – перебила его Аня. – Меня- то Нюсей, слава богу, никто не называет!

– Неужели ты думала, что твою прабабку звали Нюся Матвеевна?

– Я просто никогда не задумывалась над этим. Я ее никогда не видела, и мало о ней знаю.

– То есть о тех родственниках, кого ты не встречаешь каждый день в квартире, можно ничего и не знать?

Аня молчала. Он опять заёрничал:

– Позор тебе! Вот она – современная молодежь…

– Ну всё, хватит! – опять перебила его Аня. – Ты прав и мне стыдно. Просто у вас здесь принято давать какие-то странные кликухи. Мама, помнится, рассказывала, как трем родным братьям в паспортах записали три разные фамилии согласно их кличкам. А когда я искала дом, то меня все посылали на какие-то яйца… как их…

– Какие еще яйца?

– Погоди, вспомню… Яика, что ли..

– А, Иика? – он засмеялся.

– Точно. Что это такое?

– Да это просто местное название улицы. Ты еще не знаешь, на какой улице живу я, по-местному названию.

– Это Октябрьская-то? Я запомнила, обрати внимание… Ну и на какой же?

– На Самодурихе.

– Что?? Что за ругательное название?

– И ничего ругательного. Землю раньше колхозные власти не давали, а людям селиться где-то нужно было. Вот они и строили дома по ночам без разрешения, самодуром. Отсюда и название пошло. Надо же как-то новую улицу называть. Люди не виноваты, что село появилось раньше, чем официальная документация. Жил на улице Лукьян – получите Лукьяниху. Жил поп – получите Попову гору. Жили нищие – получите Махровку.

– Ну а Иика-то почему?

– Этого я не знаю. История умалчивает.

– А еще зады какие-то… – вспомнила Аня.

– Не зады, а зада. Это…ммм… Ну как бы усадьба, не огороженный огород за домом – уж извините за оксюморон… Огород 50 соток, пока туда дойдешь… Вот так и назвали. Это как бы изнанка улицы, не красная линия, а задворки.

– А ты хорошо объясняешь.

Своим голосом Гюнтер заглушал голос Аниной совести, и она переключилась на исследование местности. Проходя через центр Починок, она, как ребенок, читала вывески, написанные краской на ватмане: Дом культуры, Дом Пионеров – всё такое советское. И вдруг вывеска «Кинотеатр».

– Ничего себе, здесь есть кинотеатр? Что там показывают?

– Понятия не имею, я там лет 15 не был…

– Позор! Что за молодежь пошла – вообще не следит за веяниями культуры, – передразнила его Аня. Гюнтер остановился и глаза его стали колючими, как крыжовник.

– Пошли! – и, схватив ее за руку, он потащил ее в кинотеатр.

– Да что ты меня все время тащишь! – возмущалась Аня.

В кинотеатре, казалось, от Советского Союза сохранилось всё. Даже запах. В пустынном холле, выложенном советской плиткой, им так обрадовались местные сотрудники, что специально для них провели сеанс – фильм ужасов с неизвестным Ане названием.

– Ничего себе, целый зал для нас двоих! – Аня была в восторге. – Выберем лучшие