Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ничего, научишься, — всякий раз утешал ее после не очень удачного броска Филонов, и Ника с благодарностью кивала, а при следующем броске старалась учесть все замечания и подсказки.
Но самое забавное событие произошло с Никой тоже после петанка — в той игре она повредила запястье, и Тихонов, игравший с ней и Федором, предложил подвезти в травмпункт. Там-то Стахова и встретила его…
Его звали Дмитрием Сергеевичем Рощиным, он работал врачом-травматологом и дежурил именно в это воскресенье.
Когда Ника вошла в кабинет, придерживая распухшее запястье левой руки, он что-то писал в журнале. Стахова поздоровалась, и в ту же секунду на нее устремился взгляд таких пронзительно-серых глаз, что ей показалось, что она разучилась дышать.
— Проходите, присаживайтесь, — проговорил доктор, и Ника с сожалением отметила, что сказал он это совершенно дежурным тоном, — что произошло?
Ника подробно рассказала, как именно упала на руку, неловко подвернув при этом ногу. Нога не беспокоила, а вот запястье…
Доктор вышел из-за стола и прохладными пальцами взял Никину руку. В его мягких, но решительных движениях было столько уверенности, что Ника залюбовалась и даже не почувствовала, как он крутит ее запястье:
— Снимок сделаем, но мне кажется, что это просто ушиб. Если не подтвердится перелом, походите с тугой повязкой.
Стахова не могла понять, что происходит. Сердце ее колотилось, в лицо бросилась кровь — она физически ощутила, как покраснела и глупо смотрит врачу в лицо, потому что тот тоже залился румянцем.
— Простите, — смущенно пробормотала Ника и отвела взгляд.
Доктор записал все ее данные и дал направление на рентген, добавив, когда Ника уже почти вышла из кабинета:
— Обязательно зайдите ко мне со снимком.
— Хорошо.
Закрыв за собой дверь, Ника привалилась к стене и попыталась отдышаться и взять себя в руки. «Вот правда — если бог не хочет подписываться своим именем, то берет псевдоним Случай, — подумала она. — Кто мог знать, что я сегодня встречу того, кого ждала после смерти Максима? Ведь я достаточно хранила ему верность — даже до Мирека. Не думаю, что он осуждает меня». Мысли о докторе Рощине не давали ей покоя до того момента, пока она, держа в руках свежий снимок запястья, не вошла в его кабинет снова. Лицо врача вдруг озарилось такой улыбкой, что Ника поняла — он, возможно, тоже заинтересован в продолжении знакомства.
Так и вышло. Посмотрев снимок и наложив Нике тугую повязку, Рощин, чуть смешавшись, спросил:
— Вы не будете возражать, если я завтра позвоню и узнаю, как ваши дела?
— Не буду, — улыбнулась Ника, — моя работа позволяет вести разговоры в любое время.
— А кем вы работаете?
— Я журналист.
— Интересная профессия. В газете или в журнале?
— В интернет-издании. «Русская Галактика» — не слышали?
— Нет, но сегодня же обязательно найду. Интересно почитать, о чем вы пишете.
Ника пожала плечами:
— Обо всем пока. Но скоро буду заниматься тем, в чем разбираюсь лучше.
— Это чем же? — заинтересовался Рощин.
— Журналистскими расследованиями. Я много лет этим занималась, пока в Чехию не переехала.
— В Чехию?
— Так вышло.
Ника чувствовала, насколько легко ей разговаривать с этим человеком в голубой больничной спецодежде — намного легче, чем с Миреком, чем с коллегами в редакции. Может, потому, что в его глазах она видела неподдельный интерес к себе?
В дверь постучали:
— Дмитрий Сергеевич, если вы свободны, то к вам пациент.
Рощин улыбнулся извиняющейся улыбкой:
— Простите, Вероника Геннадьевна, к сожалению, работа не ждет… А мы не могли бы завтра вечером увидеться?
— Могли бы.
— Тогда я позвоню?
— Конечно.
Ника встала, а Рощин, бросив взгляд на карту, переписал номер мобильного к себе.
— И руку не нагружайте.
— Не буду. Спасибо.
— До завтра.
Ника выскочила на крыльцо с такой скоростью, как будто Рощин мог передумать и отказаться от завтрашней встречи, а ей этого совершенно не хотелось.
— Ты чего так долго? — вывел ее из эйфории голос Тихонова, о котором она, разумеется, совершенно забыла. — Народу много?
— Ой, Саныч, я думала, что ты уехал, — смутилась Стахова.
— Как я тебя брошу? Что с рукой-то?
— Фигня — ушиб. Но я левша, это слегка меняет дело.
— Работать не сможешь?
— Смогу, но долго печатать не получится пару дней.
— Это ничего. Можешь завтра не приезжать, я Феде скажу.
— Нет-нет, не нужно, я приеду. Подберу материалы, просмотрю, что уже сделала — чего время терять? — возразила Ника.
— Ну, тогда я тебя домой довезу и поеду.
Дома, уже лежа в постели, Ника вдруг закрыла глаза и представила лицо доктора Рощина — серые глаза, густые брови, прямой тонкий нос, узкие сухие губы, легкую щетину. Ей почему-то даже в голову не приходило, что он может оказаться женат. «Так не бывает. Так просто не может быть, это несправедливо. Я так долго его ждала — он не может подвести меня. Так нельзя», — думала она, вновь и вновь прокручивая в голове каждое сказанное Рощиным слово.
«Я спрошу его об этом завтра сама. А что — возьму и спрошу», — решила она, уже засыпая.
Справедливый к себе относится строго, к другим — снисходительно.
Японская пословица
Филонов приболел — разыгралась аллергия, а потому летучка переместилась к Тихонову. Раздав всем задания и выругав корректора за опечатки, Саныч зашарил по столу в поисках сигарет. Ничего не обнаружив, он обвел взглядом тех, кто еще не успел покинуть кабинет.
— Ну?! — грозно произнес он.
— Ин гроссен фамиллиан нихт клювом клац-клац, — изрекла молоденькая журналистка Лена, поправив на носу огромные очки.
— Я вот тебе покажу — клац-клац! — взревел Тихонов, лысина которого от напряжения покрылась испариной. — Ну, посмотри на них — вторая пачка сигарет со стола! За утро! Сволочи!
— Саныч, ну, тебе жалко, что ли? — меланхолично отозвался пиарщик Тряпичников, рисуя что-то в блокноте. — Пусть курят — дольше проживут.
— Да не жалко мне! А противно! В собственном кабинете нельзя ничего на столе оставить! — бушевал Тихонов, размахивая руками.
Между собой сотрудники, когда были уверены, что зам главного не слышит, называли его Гауляйтер — за пристрастие к крепким выражениям, жесткий характер и былую причастность к группировке футбольных фанатов клуба «Торпедо». Дрессировал он подчиненных безжалостно, легко срываясь на крик, но его все равно уважали и любили за справедливость и отходчивость. Второй после футбола страстью Тихонова были собаки. Ника, увидев на рабочем столе снимки двух совершенно потрясающих такс, осторожно поинтересовалась, чьи они. И с удивлением выслушала ответ Тряпичникова: