Она подошла к столу и, опустившись на колени, подняла самые крупные осколки, к которым прилипли чайные листики.

Странно — бабушка не просто собирала осколки; она складывала их на ладонь левой руки. Из донышка и осколков получилось что-то вроде керамического лотоса с острыми как бритва лепестками.

Бабушка напряженно смотрела на частично восстановленную чашку. Такой взгляд Элиот у нее уже заметил раньше… режущий. Словно у нее спросили, чем она занимается, а она подняла глаза и так посмотрела на тебя, что ты пожалел о том, что задал вопрос.

Рука Элиота непроизвольно потянулась к шее.

Солнце село. Тучи окрасились в оранжевый и багровый цвета. Освещение столовой приобрело красноватый оттенок. Белые осколки на ладони старой женщины выглядели так, словно их окунули в кровь.

Бабушка сделала глубокий вдох и, медленно выдохнув, накрыла другой рукой разбитую чашку. Она встала и посмотрела на Си, потом перевела взгляд на Фиону и Элиота. Ее глаза приобрели обычный железно-серый оттенок.

— Пейте чай, — пробормотала она.

Элиот и Фиона не заставили себя упрашивать.

— Сесилия, прибери все остальное.

— Конечно. — И Си поспешила в кухню за веником и совком.

— Я могу помочь, — вызвалась Фиона.

— Нет. — Лицо бабушки немного смягчилось, уголки рта тронула едва заметная улыбка. — Вам скоро пора спать.

— Но нам нужно закончить домашнее задание, — возразил Элиот. — Сочинение о Ньютоне. А мне еще работу о войне тысяча восемьсот двенадцатого года нужно переписать.

— Домашние задания на сегодня отменяются, — сказала бабушка. — В честь вашего дня рождения.

Элиот посмотрел на сестру. Она — на него.

Возражать он не собирался, но раньше бабушка никогда не отменяла домашних заданий. Дождь, снег, болезнь, усталость — ничто не могло на нее повлиять.

Бабушка обняла и поцеловала Фиону, опустилась на колени и поманила к себе Элиота.

Он обнял ее. Она едва прикоснулась к нему, словно боялась, что сделает больно, если обнимет его крепче. Он поцеловал ее в щеку, а она — его.

Элиот и Фиона пошли по коридору.

— Четное, — шепнула Фиона.

— Хорошо, — шепнул он в ответ.

— Раз, два, три… — проговорила она.

Они одновременно произнесли числа. Элиот сказал «семь», Фиона — «три». При сложении получалось четное число — десять.

Фиона улыбнулась и побежала к ванной комнате.

Почему-то она всегда побеждала в этой игре. Пока что Элиот не понял, в чем тут загвоздка, но какая-то хитрость точно была.

Элиот остался в коридоре, заполнявшемся тенями. Он искоса посмотрел на дверь столовой. Бабушка сидела спиной к нему, но он услышал, что они с Сесилией разговаривают вполголоса. Си то и дело кивала, руки у нее перестали дрожать, но она была очень бледна.

Элиот уловил несколько приглушенных слов. Жесткие немецкие согласные. Жаль, что рядом не было Фионы, она лучше его знала иностранные языки.

Одно слово он запомнил: «versteckt».

Может быть, вся эта таинственность была связана с их завтрашним днем рождения. Может быть, бабушка с Сесилией планировали что-то особенное. Какой-то сюрприз.

Дверь ванной комнаты открылась, в коридор пролился свет.

— Ванная к твоим услугам, вонючка, — съязвила Фиона и отправилась в свою комнату.

Элиот вошел в ванную и закрыл дверь. Пахло мылом, собственноручно изготовленным Сесилией. От него у Элиота щипало кожу. Конечно, она становилась чистой, но ее обжигала каустическая сода.

Внимание Элиота привлекло красное пятнышко в раковине. Кружок блестящей, чуть смятой фольги.

Он осторожно прикоснулся к обертке и понял, что это шоколадная конфета. Элиот посмотрел на зеркало над раковиной. На нем виднелись какие-то мазки. Он наклонился и дохнул на стекло.

Появились слова, написанные каллиграфическим почерком Фионы:

Ешь быстрее! С днем рождения!

Элиот развернул фольгу. Внутри лежала половинка конфеты. Мальчик улыбнулся и сунул конфетку в рот.

Он не знал, где ее взяла Фиона, но шоколад был редким лакомством — особенно такой шоколад, который Сесилия не испортила в процессе приготовления. Элиот любил старушку, но, если честно, ему казалось, что в один прекрасный день она их всех отравит.

Он тщательно протер зеркало полотенцем.

Потом сложил фольгу, завернул в туалетную бумагу, бросил в унитаз и смыл.

Насчет шоколада правила не существовало, но это не означало, что оно не появится, если бабушка найдет обертку.

Элиот поискал, нет ли еще каких-нибудь сюрпризов, не нашел, взял зубной порошок и почистил зубы.

— Тссс, — послышалось из вентиляционной решетки в полу. Элиот сполоснул рот и присел на корточки.

— Эй… спасибо.

— Не за что, — прошептала в ответ Фиона.

Вот так они переговаривались после того, как в доме гас свет. Слышимость в ванной была самой лучшей, но, находясь в своих комнатах, они тоже могли беседовать, если наклонялись к вентиляционным решеткам. Правда, приходилось накрывать голову одеялом, чтобы не было слышно голосов.

— Как ты думаешь, что это сегодня творится? — спросила Фиона. — Меня прямо мороз по коже подирает, когда вспоминаю, как ведет себя бабушка.

— Да… — Элиот вспомнил удививший его режущий взгляд и почувствовал, как руки у него покрылись гусиной кожей. — Я слышал, они говорили по-немецки. Что значит «versteckt»?

— Гмм… «Прятаться». Нет, вернее — «спрятанный».

— Может быть, они говорили о подарках ко дню рождения?

— Может быть.

По холодному тону сестры Элиот понял, что и она в этом сомневается.

Секунду они оба молчали.

— Сегодня на работе… я очень ценю то, как ты себя повел, — наконец проговорила Фиона.

— Все нормально. Думаю, теперь нам с тобой у Ринго будет легче.

— Конечно. Ладно, давай завязывать, пока нас не услышали.

— Слушай, еще кое-что.

— Что?

Элиоту хотелось еще много чего сказать Фионе. Например: если уж мне и досталась психованная сестра, я рад, что это именно ты. Или: если бы не твоя помощь, мои домашние задания и вполовину не были бы такими удачными. Или… (нет, даже мысль об этом вызывала боль) я тебя почти люблю, несмотря ни на что.

Но вместо всего этого он сказал только:

— Счастливого дня рождения.

— И тебе.

Элиот встал, умылся и посмотрел в зеркало. Он по-прежнему был похож на dorkus maximus. Но может быть, завтра все изменится. Пятнадцать лет. Он вздохнул и выключил свет.