полчаса вся Силенсия знала, что постоялец, никак не решавшийся ступить второй ногой во гроб, — и неопределенностью этой измучивший всех сплетников города! — вместо того, чтобы упокоиться, внезапно пожелал жениться. От будущего тестя он, вопреки всем обычаям законам, не потребовал никакого приданого, напротив — щедро вознаградил, подписал все бумаги, обязывающие его жениться на младшей девице Скиптон, и тут же собрался в путь вместе с бедной Джуп, помолвленной с ним согласно контракту.

— Так что же — они собираются сегодня уехать из Силенсии? — охнула какая-то непонятливая тетушка.

— Более того! Их УЖЕ нет в городе! — торжественно объявил господин Роус, несколько приободрившийся от знаков внимания, которые ему оказывали этим утром.

— Но никто не видел ни кареты, ни лошадей! Разве бывает такое, чтобы порядочные честные люди уехали из гостиницы совершенно незаметно?

— Откуда мне знать, — развел руками нотариус. — Не успел я собрать бумаги, как этот господин уже стоял у двери, а рядом с ним — бедная Джуп в дорожном платье, заплаканная и испуганная. Он сказал, что им нужно торопиться, дернул ее за руку, не дав обняться с сестрами — и вышел за двери. Я сказал старику Скиптону, что это никуда не годится и сразу же пошел за ними, чтобы высказать наглецу-жениху все, что я думаю по поводу его грубого обращения с Джуп. Но за дверью никого не было! Я не слышал ни стука копыт, ни скрипа колес, однако младшая девица Скиптон исчезла, как и ее жених.

Многие силенсийцы и вправду искренне любили Джуп — она всегда была приветлива, добра и не отказывала в помощи соседям, — оттого история, рассказанная господином Роусом, вызвала немалое возмущение. «Старый Скиптон продал свою хорошенькую дочку проходимцу! На что только не пойдешь, чтобы выбраться из долгов! — перешептывались теперь за спиной мастера Хораса. — Хорошо, конечно, что он вынудил того жулика подписать контракт, да только спасет ли он бедную Джуп, если жених, передумав, сбежит, куда глаза глядят, и оставит ее в чужих краях без гроша?».

Впрочем, все знали, насколько плохи дела у «Старого котелка» и, подумав, прибавляли: «Нелегко приходится отцу трех дочерей!». Вскоре порицающие разговоры утихли. Гостиница тем временем быстро преображалась: заблестели новые стекла в окнах, рамы белели ярче морской пены, а подворье день и ночь подметал слуга, который шепотом рассказывал всем окрестным бездельникам, что теперь денег у Скиптонов куры не клюют, а держит их старый Хорас в сундуке, оставшемся от постояльца.

Как-то раз, наслушавшись этих баек, некий силенсиец из числа неблагонадежных забрался ночью в гостиницу и попытался открыть сундук, который мастер Хорас, к слову, держал не под семью замками, а в той самой гостевой комнате, где еще недавно обретался беспамятный постоялец. Ключ торчал в замочной скважине, и вор, предвкушая легкую добычу, откинул крышку. Но сундук оказался совершенно пуст — только на дне лежала потертая медная монетка. Раздосадованный воришка из прихоти взял ее себе, и поди ж ты — на следующий же день на его ладони появилось круглое красное пятно чесотки, которое принялось быстро увеличиваться.

Как ни юлил вор — пришлось ему вскоре признаться, откуда пошла хворь, ведь мази и порошки доктора Хоки ничуть не помогали. Доктор, хмурясь и вздыхая от неприятных воспоминаний, посоветовал принести извинения мастеру Хорасу и вернуть медяк.

— Все равно скоро по миру пойдет! — мстительно сказал чесоточный воришка, собираясь на поклон. — Сундук-то пуст! Своими глазами видел!

Но Хорас Скиптон продолжал жить на широкую ногу, наряжал дочерей в лучшие платья, а затем вовсе отправил Табиту и Урсиллу в Мелеус, наняв дилижанс только для них одних. Из этого и дураку было понятно, что золото в знаменитом сундуке все-таки водится — вот только взять его оттуда могут только Скиптоны. Без особого труда сведя воедино россказни воришки, свидетельства доктора и священника, силенсийцы решили, что никогда не увидят несчастную Джуп живой и вспоминали ее безо всякой надежды на счастливый исход этой странной истории.

Глава 9. Первое путешествие Джуп, чудесная повозка и признания мэтра Мимулуса

Судьба любит порой подшутить над человеком самым злым образом: всю жизнь Джуп мечтала отправиться в путешествие и полагала, что исполнение этого желания принесет ей счастье. На деле же начало путешествия оказалось самым неприятным событием в ее жизни: не в силах сдержать слезы, она покорно шла за сердитым Мимулусом. Будь Джуп не так огорчена, то непременно бы заинтересовалась, как он собирается покинуть Силенсию, не имея ни лошади, ни экипажа. Но кто думает о таких мелочах, если внутри жжется и щиплется проклятие, способное погубить целый город?.. «Если меня не убьет колдовство, — думала Джуп, — то придется выйти замуж за мэтра Абревиля, а это еще хуже! Хуже!..» — и от этих мыслей слезы брызгали из глаз, как это бывает, когда прищемишь палец или стукнешь по нему молотком.

Мэтр Мимулус не обращал никакого внимания на красный распухший нос невесты и на ее мокрое от слез лицо, хотя того требовали если не зачатки милосердия, то, по меньшей мере, соображения приличия. Он твердо и решительно, словно не пребывал недавно в небытии, отчеканил десять шагов, затем остановился над небольшой лужицей грязи. Ничего не объясняя, он сломал ветку у засохшего при дороге куста, затем разломал ее на две равные части — точнее говоря, у него вышло два достаточно кривых прутика. Их он уложил поверх грязи, как это делают дети, сооружающие понарошечный мостик над ручейком, а затем нетерпеливо окликнул Джуп:

— Долго вас ждать? Быстрее!

Джуп, растерянно всхлипнув, шагнула к нему, но, видимо, с точки зрения Мимулуса делала она это крайне медленно. С внезапной бесцеремонностью он схватил ее за руку и резко дернул вперед, да так, что она едва не упала. Джуп хотела было возмущенно крикнуть: «Да как вы смеете?!», но ее голова закружилась, перед глазами потемнело. «Должно быть, это от того, что я сегодня не завтракала! — успела подумать она. — И в этом тоже виноват этот мерзкий мэтр Абревиль!». А затем в ее ушах что-то громко хлопнуло или задребезжало, и Джуп, готовая поклясться, что закрыла глаза только на секунду, обнаружила, что сидит в какой-то трясущейся повозке, разукрашенной словно для ярмарки — стены были расписаны цветами, а потолок — звездами, повсюду нашита золотистая бахрома, а над дверью позвякивало сразу несколько медных колокольчиков. Многочисленные окна и окошечки были забраны