– Я не знаю, что вы хотите от меня услышать, мистер Гэррет, – начала она. – Я не могу сообщить вам ничего сверх того, что было в отчетах, которые вы наверняка читали.

Джон неожиданно поймал себя на том, что прислушивается не столько к ее словам, сколько к голосу, и пытается уловить в нем странно знакомую мелодию, которая так взволновала его полтора часа назад.

– Да, я знаю, что было написано в отчетах, – ответил он.

– В таком случае вы знаете все, что только можно знать об этом деле.

Ей очень не хотелось разговаривать с ним, не хотелось отвечать на вопрос, который он собирался задать.

– Послушайте, мисс Барнс… – Джон покачал головой. – Обстоятельства могут сложиться так, что вам придется постоянно сталкиваться со мной, пока полиция не остановит этого негодяя. Поэтому предлагаю отбросить формальности. Друзья зовут меня просто Джоном.

Сделав над собой усилие, Мэгги кивнула. Чтобы не выдать своих чувств, она попыталась отвлечься с помощью профессионального приема полицейских и художников, который не раз выручал ее: она стада составлять словесный портрет Гэррета.

Джон Гэррет был привлекательным мужчиной, но его манеры выдавали привычку командовать. Крупный, широкоплечий, он выглядел довольно сильным. Во всяком случае, Джон явно старался поддерживать себя в хорошей спортивной форме и, вне всякого сомнения, производил весьма внушительное впечатление даже в строгом деловом костюме. Сейчас же, когда на нем были простые джинсы и черная кожаная куртка, он выглядел по-настоящему опасным. Впрочем, почему выглядел?.. Она-то хорошо знала, что для конкурентов он действительно был опасен настолько, что они предпочитали с ним не связываться.

Волосы его казались черными, но Мэгги знала, что при дневном свете они должны отливать легкой рыжиной. Глубоко посаженные глаза редкого синевато-зеленого оттенка прятались под густыми черными бровями, по-мефистофельски приподнимавшимися к вискам. Такие брови мог бы нарисовать театральный гример – до того они были правильными. Его лицо могло быть злобным, почти отталкивающим. Впрочем, оно, наверное, и выглядело таким, когда он сердился, и только в изгибе его тонких губ таилось добродушное лукавство – в них да в «гусиных лапках» морщин, видневшихся в уголках глаз. Если не считать этого, перед ней было лицо достаточно жесткого, волевого, ни капли не сентиментального мужчины, умеющего к тому же обуздывать свой нрав.

Во всяком случае, ей хотелось на это надеяться.

– А меня все зовут Мэгги, – сказала она. В глубине души ей очень хотелось, чтобы по какой-то причине их разговор прервался прямо сейчас. Все, что угодно, лишь бы она не услышала вопрос, на который не хотела отвечать. – И все равно, – добавила она, – я не могу рассказать тебе ничего нового. Ничего такого, чего бы не было в деле.

– Я не об этом хотел с тобой поговорить, Мэгги. То есть не только об этом. – Джон сделал крохотную паузу, чтобы перевести дух. – Я хотел задать тебе один вопрос…

– Да. Я знаю, насчет Кристины.

– Наверное, об этом нетрудно было догадаться, – проговорил Джон после еще одной небольшой паузы.

– Да, совсем не трудно, – подтвердила Мэгги. – И все равно я ничего не могу тебе сказать.

Она не собиралась лгать, и ей потребовалось сделать над собой усилие, чтобы твердо встретить его испытующий взгляд и не отвести глаза.

– Ты была последней, кто виделся с ней, разговаривал с ней перед… перед тем, как она умерла.

– Я допрашивала ее точно так же, как сегодня допрашивала Эллен Рэндалл. Я задавала Кристине вопросы, просила еще раз вспомнить все, что с ней произошло. Для нее это было довольно болезненно.

– Настолько, что двенадцать часов спустя она решила покончить с собой? – мрачно спросил он.

Мэгги и глазом не моргнула.

– Это была уже не первая наша встреча. Мы просто вспоминали все, что уже обсуждали раньше. Я надеялась, что всплывут какие-то новые подробности, но ничего не вышло. Когда мы расстались, Кристина выглядела как обычно. То есть – не хуже, чем обычно.

– Ты оставила ее одну.

Эти слова прозвучали почти как обвинение, но в лице Мэгги не дрогнул ни один мускул.

– В ее квартире постоянно дежурила приходящая сиделка – у нее даже была своя небольшая комнатка. Правда, в тот день я ее не видела, но думала, что она, как всегда, на месте. Только потом я узнала…

Но Джон уже пожалел о своих словах, хотя и не знал почему. То ли ему вдруг стало ясно, что Мэгги действительно ни в чем не виновата, то ли на него так сильно подействовал ее голос, негромкий, но звучавший до странности убедительно и знакомо.

– Никогда нельзя было знать заранее, о чем Кристина думает, что собирается предпринять. Она была очень хорошей актрисой, – проговорил он, чуть не с мольбой заглядывая в необычные, золотисто-карие глаза Мэгги. Несомненно, Мэгги тоже хорошо умела скрывать свои мысли и чувства. Но прежде чем он успел решить, стоит ли ему и дальше развивать эту тему, Мэгги сказала все тем же ровным голосом:

– Как бы там ни было, я совершенно точно знаю: я не могу сообщить тебе ничего полезного. Мне жаль, что тебе пришлось потратить столько времени впустую.

– Я потратил его вовсе не впустую. Мне уже давно хотелось познакомиться с тобой. С тех самых пор, как Энди упомянул, что вместе с ним над этим делом работает исключительно талантливый художник-криминалист. Мне было очень любопытно узнать, как ты работаешь, вот почему я настоял, чтобы он провел меня в наблюдательную комнату. Кстати, мне действительно очень жаль, если я помешал.

На это Мэгги ничего не ответила, только коротко кивнула в знак того, что принимает извинение.

– В том, как я работаю, нет ничего необычного. Насколько мне известно, полицейские художники всегда работали именно так, пока их не заменили компьютеры. Я разговариваю с пострадавшими и свидетелями, задаю им вопросы и накапливаю собственные впечатления. А потом я просто переношу на бумагу все, что – как мне кажется – видели эти люди. Иногда мне действительно удается передать сходство.

– Если верить Энди, ты попадаешь в точку в девяти случаях из десяти. Это нельзя объяснить простой удачей или везением – это уже система, и я хочу понять, в чем она заключается.

Мэгги пожала плечами.

– Энди – мой хороший друг, он может быть пристрастен.

– А начальник городской полиции тоже твой друг? Вчера он весь вечер пел тебе дифирамбы.

Мэгги бросила быстрый взгляд на лежавший у нее на коленях альбом и проговорила ровным голосом:

– Лет пять тому назад племянницу начальника полиции похитили прямо со школьной игровой площадки. Тогда я помогла отыскать похитителя прежде, чем он успел причинить вред девочке.

– Ты нарисовала его портрет? Разве преступника кто-то видел?

– Разумеется. На площадке возле школы было много детей. Главная трудность заключалась в том, что самому старшему из них было чуть больше девяти лет, а в этом возрасте у детей буйно работает фантазия. Они склонны выдумывать подробности, которых на самом деле не было, и мне пришлось очень постараться, чтобы отделить правду от вымысла.