учетом достигнутых договоренностей на Аландском конгрессе. В-третьих, события, происшедшие после конгресса, убедили царя, с одной стороны, в том, что Англия не пойдет на разрыв отношений с Россией и что в сохранении торговли с нею было крайне заинтересовано английское купечество, а с другой — шведского короля, сменившего на троне Ульрику-Элеонору, в том, что союзница Швеции Англия ограничилась не оказанием ей реальной военной помощи, а всего лишь демонстрацией готовности оказать эту помощь. Свидетельство тому — победа русского флота над шведским у острова Гренгам, достигнутая, по выражению Петра I, «при очах» английского адмирала Норриса, выступавшего в роли наблюдателя за морским сражением.

Нам же, оценивающим деятельность А. И. Остермана, необходимо остановиться на исторических источниках, которые проливают свет на позицию А. И. Остермана, которую он занимал на Аландском конгрессе и на роль, которую он сыграл на нем.

Как отмечалось в начале этой главы, уполномоченных России на Аландском конгрессе, которым было поручено вести переговоры со шведами, было два: первым считался Я. В. Брюс, вторым — А. И. Остерман. О работе конгресса, закончившегося, как известно, безрезультатно по вине шведской стороны, сохранилось три вида документов, отразивших меру участия каждого уполномоченного в переговорном процессе. Один из видов источников представлен совместными донесениями Брюса и Остермана царю и Иноземному приказу о ходе переговоров, об условиях мира, выдвигаемых шведской стороной, об ответах на них русских уполномоченных, о реакции на них шведов. Помимо согласованных донесений, подписанных обоими уполномоченными, в архиве сохранились донесения, составленные каждым из участников переговоров раздельно, причем Брюс отправил неизмеримо меньше донесений, чем Остерман. Объясняется это тем, что А. И. Остерман, как отмечалось выше находился в приятельских отношениях с П. П. Шафировым, являвшимся вторым лицом во внешнеполитическом ведомстве, и отправлял ему наряду с официальными донесениями частные письма, содержавшие его личные оценки происходившим на конгрессе событиям.

О причинах отправки в Петербург раздельных донесений Брюса и Остермана источники ничего не сообщают, но можно высказать не лишенную оснований догадку, что инициатором подобной информации о событиях на конгрессе был Андрей Иванович. Во-первых, он рассчитывал на приятельские отношения с Шафировым и считал своим долгом лично делиться собственными мыслями и наблюдениями, которые были чужды пониманию Я. В. Брюса, вся предшествующая деятельность которого была далека от внешнеполитических проблем. Во-вторых, Остерман, служивший в Иноземном приказе, был глубже осведомлен о положении дел в Швеции, о состоянии ее внутренних ресурсов и возможности продолжить войну. В-третьих, А. И. Остерман обладал редким и особенно ценимым качеством среди дипломатов — умением втираться в доверие к собеседнику и исподволь внушать ему мысль, что у того нет более близкого, чем он, радетеля о его интересах. Наконец, в-четвертых, Андрей Иванович, отличавшийся безграничным честолюбием, давал знать царю и его окружению, кого следует реально считать главным действующим лицом на конгрессе — его, Остермана, или вельможу Брюса. Короче, А. И. Остерман, отправляя свои письма и донесения П. П. Шафирову, руководствовался честолюбивыми соображениями, при этом он до поры до времени отправлял донесения и письма, не дававшие повода для раздражения, зависти и ревности первого уполномоченного. Конфликт между ними возник лишь в конце работы Аландского конгресса, когда без ведома Брюса Остерман стал раздавать меха, полученные им, Брюсом.

Какими бы соображениями ни руководствовались уполномоченные, отправляя раздельные донесения, совершенно очевидно, что такие формы информации нельзя считать нормальными, что они допустимы в порядке исключения лишь при наличии противоречий во взглядах и оценках происходившего. Однако последнее, видимо, не смущало Петра I.

Глава третья. Конгресс в Ништадте

Надо полагать, что царь был вполне удовлетворен деятельностью Брюса и Остермана на Аландском конгрессе, и когда в 1721 г. появилась надобность назначить уполномоченных на конгресс в Ништадте, он велел отправить туда тех же Брюса и Остермана и в тех же должностях — первого и второго уполномоченного.

Автор глав о Ништадтском конгрессе Л. А. Никифоров в фундаментальной монографии «Внешняя политика России в последние годы Северной войны. Ништадтский мир» то и дело употреблял фразы, составной частью которых являются слова: «Брюс и Остерман осведомились…»; «Брюс и Остерман сообщали…»; «Брюс и Остерман писали…»; «Брюс и Остерман выражали уверенность…» и др. Подписывали донесения оба уполномоченных, но их составителем или редактором, несомненно, был Андрей Иванович, и роль Брюса ограничивалась его подписью под донесением или устными указаниями относительно их содержания. Так оценивать «разделение труда» между уполномоченными дают два обстоятельства: во-первых, об Остермане установилось устойчивое мнение современников как о человеке, пользующегося репутацией превосходного стилиста, умевшего четко, ясно и кратко излагать мысли на бумаге; во-вторых, существовала традиция — вельможа, каким являлся Брюс, был избавлен от составления деловых бумаг.

Л. А. Никифоров прав, когда отмечал, что наличие подписей двух уполномоченных под донесениями следует расценивать как свидетельство отсутствия у них разногласий, но это отнюдь не означало, что оба они держали одно перо в своих руках. Поэтому если точно определить роль каждого уполномоченного в составлении донесений, то надлежало бы писать так: «По мнению Остермана, которое вполне разделял Брюс» или: «Остерман с полного одобрения и согласия Брюса составлял донесения…» Я об этом пишу не потому, что считаю формулу, используемую Л. А. Никифоровым, не дающей представления о том, какова была роль каждого уполномоченного в составлении донесений и, следовательно, не освещающей роли Остермана как героя моего сочинения.

О том, что оба уполномоченных пользовались полным доверием Петра и не вызывали у него сомнений в том, что они будут педантично выполнять его указания, явствует из содержания инструкции, которой они были вооружены перед отъездом на Ништадтский конгресс. Эта инструкция отличается от аналогичных документов отсутствием в ней рекомендаций по поведению уполномоченных на конгрессе, перечня вопросов, которые надлежало задать шведским уполномоченным, и содержания ответов на возможные вопросы, сформулированные противной стороной.

Основной документ, врученный уполномоченным, был составлен самим царем и назывался так: «Кондиции, на которых мы мир вечный с его королевским величеством и короной Свейскою заключить желаем». Кондиции состояли из трех пунктов и формулировали территориальные притязания страны-победительницы и в основном повторяли требования, высказанные еще во время переговоров на Аландском конгрессе: безвозмездно передать России в вечное владение Ингрию и Эстляндию с городом Выборгом. Во владение России должна была перейти и Лифляндия, но за нее она должна была уплатить Швеции компенсацию в сумме, не превышающей два миллиона рублей. Именно пункт о передаче России Лифляндии и острова Эзель за уплату Швеции компенсации составлял главное отличие условий мира, выдвинутых на Аландском конгрессе от условий, выдвинутых Россией на Ништадтском конгрессе.