– Наверное, – ответил Альберт Андреевич.

– У нее-то, может, голова не разболелась? – спросил я с некоторой надеждой.

– Я понял, – произнес режиссер и исчез.

Вернулся Пиктиримов опять один.

– Что, и у Маши тоже разболелась голова? – не без сарказма спросила отца Ирина.

– Нет, – ответил режиссер. – Впрочем, я не знаю. Знаю только, что она вместе с Алениной уже уехала домой.

– А где они живут, ты знаешь? – спросила Ирина.

– Знаю, – сказал Альберт Андреевич.

– Завтра у тебя съемки есть? – поинтересовалась Ирина.

– Есть, конечно, – ответил Пиктиримов. – Вечерние…

– Отлично. Давай адрес, и мы пошли, – безапелляционно сказала моя подруга, решив и за себя, и за меня, как она это часто проделывала. Впрочем, спрашивать Пиктиримова мне больше было не о чем, и после того, как Альберт Андреевич записал на бумажке адрес Алениной и передал ее дочери, мы попрощались и ушли.

– Сегодня мы к ним не поедем, – сказал я Ирине, когда мы вышли из режиссерского вагончика. – Поскольку нас все равно не примут. Даже если бы у Алениной эта мигрень прошла.

– Конечно, не поедем, – согласилась Ирина. – Поедем к ним завтра. С утречка. Пока дневные заботы еще не вызвали головных болей, – добавила она не без сарказма.

Я промолчал. Потому что перечить девушке было бесполезно.

– Я сегодня ночую у тебя, – так же безапелляционно заявила она.

– Хорошо, – ответил я. Против этого ее решения я ничего не имел против. И даже наоборот.

– Вставай, соня!

Вот ведь… А мне так хотелось досмотреть до конца этот сон про мое детство и Светку Шилохвостову из пятого «Б». Она мне нравилась, и однажды я назначил ей свидание недалеко от школы, в сквере, у никогда не работающего фонтана с мраморным лебедем и чашей из облупившейся стеклянной мозаики. Я не надеялся, что Светка придет, и ждал ее так, для очистки совести. Но она вдруг пришла! Опоздав, конечно, как и положено уважающей себя барышне, почти на пятнадцать минут. Я был растерян и совершенно не представлял, что делать, что говорить, куда идти. Язык будто присох к гортани, а руки и ноги сделались ватными и непослушными, хотя мужичком я был довольно спортивным и весьма ловким.

Светка то ли почувствовала мое состояние, то ли внутри у нее включилась какая-то природная мудрость, которая имеется у всех женщин любого возраста (ее надо только уметь или хотеть включать), и она взяла инициативу в свои руки, против чего я совершенно не возражал. Мы гуляли по городу, разговаривали об учебе, учителях, о том, что нас ждет, когда мы повзрослеем. Мне было ужасно интересно с ней. Как юному человеку с человеком уже взрослым и опытным, знающим то, чего не ведаю я. Впрочем, наверное, она и была взрослей меня. С девочками всегда так…

Был уже вечер, когда мы прощались. Я проводил ее до дома, и она поцеловала меня в щеку.

– Спасибо, – сказала она и повернулась, чтобы уйти.

– За что? – спросил я.

– За прекрасный день, – по-взрослому ответила она и посмотрела мне прямо в глаза.

Я взял ее за руку, приблизился и потянулся к ней губами. Еще миг, и я поцелую ее, и этот поцелуй свяжет нас крепко-крепко, может, навсегда, чего мне и хотелось в тот момент. Я уже чувствовал ее яблочный запах и нежность бархатистой кожи. Сейчас мои губы коснутся ее щеки, и мы со Светкой уже никогда не расстанемся…

– Вставай, я тебе говорю…

Поцелуя не случилось. Как не случилось тогда, когда я в первый и последний раз провожал Светку Шилохвостову домой… У меня с ней вообще ничего не случилось. А жаль. Могла бы получиться красивая история, которую мы бы потом рассказывали своим детям, а то и внукам. В жизни всегда так – многое из задуманного не случается, словно вмешиваются какие-то внешние силы, неведомые нам.

Я открыл глаза и увидел Ирину. Она была уже одета и держала в руке чашечку кофе.

– Пей кофе, быстро умывайся, одевайся и пошли, – заявила она, и в ее голосе прозвучали знакомые нотки маминого голоса. Мама так безапелляционно говорила, когда собирала меня в ненавистный садик. Конечно, не предлагая сначала испить кофе.

Я сел на постели, принял из рук Ирины чашечку с кофе и сделал глоток. Кофе был горячий, но пить можно. Удивительное дело: как это у Ирины получается именно так, как надо мне и как я больше всего люблю. Я ведь никогда не говорил ей, что мне нравится кофе такой-то температуры и такой-то крепости. Как не говорил и многое другое, что она про меня знала. Вот только откуда?

Аленина с дочерью жили в особняке Лисянского в Мякинино, куда он перебрался от своей гражданской жены после того, как сошелся с Натальей Валерьевной. Светлана Аркадьевна также проживала в клубном поселке Рублево-Мякинино. Очевидно, Лисянский расстался с ней мирно, без битья посуды и мордобоя, иначе он не поселился бы со своей новой пассией столь близко от бывшей, хоть и гражданской, но супруги.

Нам долго не хотели открывать. Как потом оказалось, Наталья Валерьевна надеялась, что к домофону подойдет дочь, а Маша рассчитывала, что нам ответит мать. Ну всегда так!

Наконец в домофоне раздался голос Алениной:

– Вы кто?

Ирина посмотрела в камеру над входом и сказала:

– Я дочь Альберта Андреевича Пиктиримова. Со мной мой друг журналист Русаков. Нам надо с вами поговорить.

Наступило молчание. Наверное, Аленина раздумывала, пускать нас или гнать взашей, но как не пустить дочь своего режиссера? Для этого нужны веские основания, которых у Натальи Валерьевны не имелось. И калитка в воротах открылась.

Мы прошли по гравийной дорожке к двухэтажному деревянному коттеджу, исполненному в псевдорусском стиле, правда, без особых вычурностей и аляповатости, почему-то выдаваемой за национальный колорит. Очевидно, у Лисянского был неплохой вкус, если он выбрал для себя и новой семьи не чужеземные «резиденции» и таунхаусы, а добротный русский дом с гектаром земли и вековыми соснами и голубыми елями на участке.

Мы поднялись на крыльцо и подошли к дубовым дверям. Тотчас раскрылись входные двери, и перед нами предстала Наталья Валерьевна Аленина собственной персоной. На ней не было ни капли макияжа, и ее природная славянская красота идеально гармонично сочеталась с шелковым пеньюаром, поверх которого был накинут шелковый же халат. Наталья Валерьевна улыбнулась и несколько виновато произнесла:

– Простите, что заставила вас ждать. Но, согласитесь, для визитов еще немного рановато. К тому же, – добавила она, – мы с дочерью попросту еще спали…

– Это вы нас простите, что мы так рано, – улыбнулась в ответ Ирина, выбравшая для своего поведения тактику светской дамы. – Просто мы узнали, что вечером у вас съемки, вот и решили посетить вас с утра пораньше, дабы ни вас, ни нас не поджимало время.