всегда держать за спиной вилы, чтобы воткнуть их ей при необходимости в спину. Потому как на Западной Украине власть всегда была чужая. Эту несчастную землю испокон веков делили между собой большие державы.

Особенно волновал местных крестьян вопрос колхозов. Одним из главных козырей пропаганды против Советов в Польше было: «Вот если коммунисты придут, то всех в колхоз загонят. Станете даже не в крепостных, а в рабах у Сталина. Даже бабы общие будут». И действовало.

Страх, однако, быстро развеялся. Под угрозой револьвера никто в коллективные хозяйства никого не загонял. И шли в них не особо активно — к началу войны записалось не больше четверти наших селян.

У любого крестьянина такое свойство — он все время выгадывает. Вот и выгадывали: где сытнее, где власть меньше обижать будет. Но в целом настроения были вполне лояльные. Советскую власть приняли. Да, именно приняли, как данность. Для большинства селян своей она так и не стала.

Обывательская жизнь достаточно быстро вошла в новую, относительно спокойную колею. Люди продолжили трудиться, растить хлеб, учить детей. При этом материальное положение медленно, но улучшалось. Приходили позитивные изменения. В городе разворачивались новые предприятия. Открывались клубы, детские сады. Появилась потребкооперация с приличными товарами для крестьян. Бурлила общественная жизнь, в которую вовлекали в основном нас, молодежь, и нам это нравилось.

В сельсовете организовали самообучение народа, началась ликвидация безграмотности — людей еженедельно собирали в избе-читальне, под которую был отдан дом выселенного кулака, и учили складывать буквы в слова. Беднякам дали землю, за что те были очень сильно благодарны новой власти.

В Вяльцах была создана машинно-тракторная станция, призванная заменить тяжелый сельский ручной труд на машинный. Верховодили там веселые и отзывчивые, хотя иногда и буйные ребята, которых направили к нам из России по комсомольскому набору. Пришла и техника — трактора, комбайны. Прибыли агрономы. Из России везли качественный посевной материал. Забрезжил впереди пока еще далекий, но уже ощутимый свет достатка и сытости, так редко посещавших наши голодные края.

Мне лично все происходящее было в радость. Я был уверен, что советская власть — это единственный способ вывести западноукраинский народ из вечного рабства, нищеты и отсталости. И был готов приложить для этого все силы.

Между тем наш дом опустел. В республике наблюдалась дикая нехватка местных проверенных кадров, поэтому отец с матерью и братья разъехались по всей Украине. Отца назначили председателем райсовета во Львовской области. Братья оказались на службе в различных партийных органах. В результате в нашем большом доме остались только я, моя двоюродная сестра Оксана, а потом из глуши приехала тетка Мариша — полнотелая, добрая, заботливая и очень шумная женщина, изумительно готовившая и вечно сокрушавшаяся, что мы худенькие и на недокормышей похожи. Жили мы очень дружно.

Кузню пришлось забросить и передать в колхоз. Оно и к лучшему. Меня тянуло к серьезной технике. Так я оказался в ремонтных мастерских МТС. Имея тягу ко всякому железу, я там быстро постигал рабочую профессию.

Поскольку среднее образование я так и не получил, то записался в вечернюю школу. Мечтал потом поступить в политехнический институт, стать повелителем сложных машин.

Наша сельская школа сильно разрослась. Под нее отдали кирпичный дом бывшего польского сельского старосты. Днем там обучали детей, вечером — взрослых.

Польского директора компетентные люди куда-то увезли и обратно не привезли. Наш любимый русский учитель Станиславский уехал в район заведовать всем образованием. А вот украинец-националист Химик оставался на своем месте незыблемо при всех режимах.

Еще нам прислали двоих девчонок, только окончивших учительские курсы в Сибири. Это были молодые комсомолки, веселые, изо всех сил пытавшиеся казаться строгими. Мы относились к ним с пиететом. Они были для нас из другого мира, куда более светлого.

Интересно, что перед молоденькими учительницами Химик заискивал, юлил и всячески им угождал. Но я пару раз ловил его тайный взгляд в спину, и он был как выстрел — полный энергии такой ненависти, что мне за них становилось страшно.

Вокруг Химика продолжали крутиться его любимчики, нашпигованные националистической идеологией. Вскоре в село вернулся Купчик со своим оруженосцем Оглоблей. Кстати, сути их отношений я никогда понять не мог. Оглобля был гораздо умнее своего «сеньора», куда более образован, начитан, да еще и физически сильнее. Но добровольно определил для себя такую странную подчиненную роль.

Пришибленные и притихшие, эти двое устроились работать на складах в Вяльцах и, как встарь, снова крутились около учителя. Но при этом хорошо затаились, не демонстрируя своих истинных взглядов, так что предъявить им было нечего.

Конечно, мне нелегко было. Общественная работа, заботы по дому, мастерские и еще вечерняя школа. Но я справлялся. Мне казалось, что запас сил у меня неисчерпаем.

Постепенно передо мной вставали две перспективы: институт или призыв в РККА по достижении девятнадцати лет. Притом армия виделась более вероятной, и я даже был этому где-то рад. Не то чтобы я имел склонность к военной службе, но ведь может и понравиться, а дело это для страны важное.

За готовность тянуть военную лямку соседи искренне считали меня дураком. Сами селяне в большинстве своем на военную службу не стремились. Опыт постоянных переходов этой территории от одного государства к другому приучил местный народ ни за кого добровольно не воевать, потому как есть риск, что опять придут другие и спросят: «А чего это ты, дорогой человек, за тех, а не за этих бился?» И вообще, хата наша с краю, да еще кустами прикрыта, чтобы не увидели ненароком.

В общем, пребывал я в оптимизме. В будущее смотрел бодро. И предпочитал не замечать, что под боком творится что-то нехорошее, назревает напряжение. Международная обстановка накалялась, но это Бог с ней. Хуже, что бурления в республике не прекращались, а уходили куда-то вглубь. Тайный враг сорганизовывался и раскидывал свои сети. А такой враг куда хуже явного. И лица этих врагов стали постепенно возникать передо мной.

В тот субботний вечер мы с ребятами из МТС отправились в Вяльцы, в городской клуб, под который был отдан первый в городе кинотеатр. Там давал концерт духовой оркестр, один из тех, что создали при недавно образованной областной филармонии для культурного воспитания трудящихся.

Музыку я всегда любил. Притом бодрые военные марши мне по душе куда больше, чем церковные песнопения. Такие мелодии духовой оркестр из Луцка и наяривал — азартно и вполне профессионально.

Отзвенел «Марш авиаторов». Под аплодисменты артисты перевели дыхание. И я столкнулся глазами с одним из них. Недобрыми, какими-то оловянными. Которые ни