в коем случае не допускать перерыва Октябрьской жел. дор. линии и распространения противника на восточный берег Волхова, прочно удерживая за нами район Новгород – Чудово – Тосно.

[17 августа 1941]».

18 августа 1941 года

Сегодня было убийственное сообщение с фронта: наши войска оставили Николаев и Кривой Рог. Все ходят как убитые. Такие тяжелые потери на фронте, что никто не ожидал! Нет, так дальше нельзя! Что-то тут не ладно. В чем дело. В чем дело? Почему такие поражения терпит наша армия? Газеты пишут все о тяжелом положении немецкой армии, а они все прут вперед. <…>

Лурье сообщил сегодня, что его вчера вызывали в Смольный и интересовались планами внутренней обороны Петрограда в 1918-м. Говорят, фашистам удалось уже взять Волосово, это всего несколько часов езды от Ленинграда.

Сегодня Бердникова пришла просить, чтобы я отпустила ее к детям. Я сначала ей резко сказала, что она не хочет спасать Ленинград, а в первую очередь себя.

– Но у меня же дети! – воскликнула она.

– Так у нас всех есть дети.

Потом позвонила секретарю райкома Л-у и спросила его, какой порядок намечается эвакуации женщин-коммунисток, у которых дети эвакуированы. Он ответил, что их будем эвакуировать в последнюю очередь, дней через 10–15.

Лурье сказал, что в горкоме никого из матерей задерживать не собираются.

Тогда я сказала Бер-вой, что если она сможет достать талон на посадку и эвакуироваться через ЛВО, то мы ее отпустим. Она стала хлопотать.

Нам предложили эвакуировать рукописный отдел. Но у нас нет транспорта и никак не можем его раздобыть. Просила машину у председателя Райисполкома Горбунова, обещал похлопотать, а потом позвонил, что ничего не может сделать. Обращалась к ряду знакомых организаций, но везде отказ – или нет автомобиля, или есть, но самим позарез нужен. Нам необходимо срочно привезти из Смольного пустые ящики и паковать в них рукописи. Лурье побежал к гастроному, чтобы найти пару ручных тележек.

Пришла Е.Ф. Пашкевич и рассказала, что в институте им. Крупской военрук сообщил, что сегодня эвакуация отменяется, потому что диверсанты в Череповце и все эшелоны, которые выехали вчера, стоят там. Наши женщины взволнованы.

Говорят, что к Толмачеву прорвались фашистские части, а там наши работают. <…>

Мать Андриановой, говорят, сильно плачет. Она ждала дочь, чтобы вместе с внуком эвакуироваться…

На совещании в Выборгском райкоме <…> секретарь тов. А. К-в говорил о военной обстановке <…> в унылом тоне, но ничего конкретно и только привел всех в недоумение и навел тоску, так что одна коммунистка – директор школы выступила и заявила протест против его речи. Она сказала, что «я считаю, что так проводить совещания нельзя, надо сказать, как обстоят дела и что нужно делать коммунистам». А. К-в говорил, что на фабриках и заводах надо создавать рабочие отряды, но оружие не обещают. «Может быть, раздадим охотничьи ружья» [Е. С-ва].

«РАЗ ПОСЫЛАЮТ, ЗНАЧИТ, НЕ ОПАСНО…»

Из блокадного дневника Г. К-ой

16 августа мы выехали на окопы в направлении на Кингисепп. Перед отправкой О.Н. сказала:

– Куда вы? Там опасно под Кингисеппом.

Что можно ответить на это? Раз посылают, значит, не опасно. Ехали ночью. Поезд часто останавливался. Обстановка быстро осложнялась, но нам было не скучно. Была хорошая компания. Место работы Ломоносов, не только до Кингисеппа, но и до Копорья мы не доехали. В Ломоносове вначале все было спокойно. Начальник эшелона определил меня своим помощником по хозяйственной части, и жизнь моя сложилась совершенно неожиданно и оригинально. В первый день я должна была обеспечить весь эшелон жильем. Много было скандалов, я промокла вся до нитки, но потом все утряслось. В дальнейшем я работала с утра и до ночи, но положение мое было все же привилегированным. Моя кладовая была в отдельном домишке. Я всем старалась дать все, что просили, побольше, и поэтому у меня со всеми были хорошие отношения. Сама я работала бескорыстно и ни в чем не нуждалась, да и воровать не умею.

Однажды приехал к нам ансамбль артистов краснофлотцев. Был холодноватый вечер. Концерт давали за скотным двором на лужайке. Публика разместилась на лужайке и в «ложах» – окнах скотного двора. Артисты – близ силосной башни.

Молодые моряки, славные ребята, довольно культурные, превзошли себя. Уже чего только они не переиграли, не перепели. С особым успехом исполнил какой-то молодой моряк «Синий платочек» и «У меня есть сердце». Отзвучали последние слова романса – и замирали молодые сердца. Согрелись, размягчились, облагородились все как-то под воздействием музыки – чудная была картина и хорошее настроение. Потом ансамбль уехал, остались окопы, нормы выработки и нормы питания.

Жили мы в сарае, Вначале еще было ничего, но в конце августа стало так холодно, что ночью грелись только тем, что спали вплотную. Я обычно ложилась после всех, забираясь на свое место ползком и буквально втискиваясь между телами. Хорошо, что слева от меня спали X. или Г., они давали мне часть своего одеяла (у меня с собой был только теплый платок). Было так тесно, что спали навытяжку, зато было теплее.

И вот однажды вечером, когда уже все переругались – это у нас часто случалось: люди разные попались, у нас в отряде были две скандалистки и один скандалист. И вот, когда все угомонились и улеглись, сквозь щели сарая стал проникать свет. Он быстро становился все ярче. Поднялась страшная суматоха, крики. Люди в панике бросились к дверям. Подбежала к дверям и вижу: в небе висит огромная «лампа», источающая небывалый свет. Кругом на километры светло, как днем. Что за оказия? Присмотревшись, замечаю, что «лампа» медленно спускается на парашюте. Это осветительная бомба – догадалось я, но кто ее бросил? Что хотел осветить? Наша она или немецкая? Сейчас станут бомбить?! Пропали?! Наши окопницы просто совсем взбеленились. И вдруг снаружи раздался голос начальника: «Приготовиться к эвакуации. Ожидать команду. Соблюдать тишину!!!» А тем временем бомба опустилась за лес и погасла.

Собрала я свой вещмешок. Легла, положив его под голову, и заснула. Что случилось ночью, не знаю. Утром и весь следующий день было спокойно. По секрету сообщили, что это был наш заблудившийся самолет. Может быть, это неправда. Кто знает? Во всяком случае, нас тогда не бомбили.

Должна добавить, что зрелище было захватывающее. Бомба опускалась очень медленно, испуская необыкновенный, ни на что не похожий свет. Все пространство, освещенное бомбой, стало загадочно и сказочно красиво.

Стало уже совсем прохладно, и пошли дожди. Днем стали появляться самолеты. Один даже спикировал на нас,