Уже от входа я замечаю две компании девушек, внешностью неуловимо напоминающих Аллу.

Они также ревниво оценивают мою спутницу, но успокаиваются, услышав из моих уст русскую речь. На их добычу никто не посягает, а соотечественников они милостиво предоставляют другим.

Далее я вижу пару мужчин в блестящих нейлоновых полосатых рубашках, с хитрыми взглядами.

А в глубине заведения замечаю большую и, кажется, уже несколько пьяную компанию в дорогих импортных костюмах, несмотря на тёплую погоду, а одного, даже в кожаном пиджаке с водолазкой под горло.

— А ты мне, случайно, не оставишь это колечко? — с надеждой в глазах спрашивает Алла, добавляя: — Или это тоже часть нашей конспирации?

— Это, конечно, для конспирации, — отвечаю я, — но его я, конечно, тебе оставлю.

Алла порывисто и бурно обнимает меня, и, не сдержавшись, целует в губы.

Девушки за соседним столиком, видя такую картину окончательно успокаиваются и перестают шептаться на наш счёт.

— У вас, случайно, нет хереса производства совхоза имени Ковпака? — решительно спрашиваю у официанта.

— Нет, но у нас есть очень качественный, Массандровский, — немного смущаясь, отвечает он.

— Что за халтура? — недовольно замечаю я. — А что у вас вообще есть из вин совхоза имени Ковпака⁉

Официант ещё больше смущается:

— На самом деле, у нас ничего оттуда не имеется, но…

— Это просто безобразие! — возмущаюсь, делая своему новому крымскому знакомому рекламу. — Я слышал, что весь командный состав Черноморского флота предпочитает исключительно «Ковпаковский» херес. Ну ладно, принесите тогда Массандру.

За хересом следует любимое Аллочкой «Новосветское» шампанское и коньяк для меня. Мы ведём себя шумно, много пьём и мало закусываем. В общем, действуем по уже отработанной схеме.

Когда зал заполняется и начинаются танцы, моя спутница приступает к «стрельбе глазами» в сторону мужчин в полосатых рубашках.

Но те, ловя призывные намёки, скромно опускают глаза. Их бизнес, скорее всего, не предполагает шума, а тем более знакомства с барышнями в присутствии их нетрезвых кавалеров.

Валютчики, скорее всего. А, возможно фарцовщики, скупающие у моряков презервативы или дамские колготки.

Тогда она переключается на мужчин в элегантных костюмах и, тогда её «охота» становится гораздо успешнее. Выйдя покурить минут на десять, я вижу её танцующей с «кожаным пиджаком».

Подхожу к ним и с чувством глубокого удовлетворения прописываю ему по физиономии. Только в последний момент успеваю подумать, что компания из четверых человек для потасовки, это всё же многовато.

К счастью, милиция прибывает так быстро, словно наряд дежурил прямо за входными дверями. Не удивлюсь, если так оно и было.

— Ваши фамилия, имя, отчество, — спрашивает у меня усталый лейтенант.

Ночка у него сегодня бурная, КПЗ полным полна. А ведь при его работе надо не просто пьяниц и дебоширов фиксировать, но и проявлять дипломатичность.

Мало ли кого по курортным ресторанам наловят. Тут в вытрезвителях и армейские чины случаются, и народные артисты. Так что вести службу надо с пониманием момента, а то останешься в лейтенантах до пенсии, но уже в местах с худшим климатом.

— Евстигнеев Фёдор Михайлович, — говорю. — Передайте своему руководству, что я прошу встречи со следователем Виктором Сергеевичем Болотиным.

— Знакомствами козыряете, гражданин Евстигнеев? — хмыкает лейтенант.

— Пожалуйста, пригласите Виктора Сергеевича…

От всех дальнейших вопросов я отказываюсь и твержу эту фразу с монотонностью провалившегося резидента, повторяющего: «Требую консула».

Лейтенант даже решается на меня немного повысить голос, но потом расписывается в собственном бессилии, и меня снова помещают в камеру, постепенно пустеющую.

Болотин появляется только утром. Очевидно, раньше его будить не решились, поставили в известность только по появлении на рабочем месте. В отличие от меня, который всю ночь ворочался на узкой деревянной шконке.

— Ты на себя смотрел? — хмуро интересуется он.

— Что, совсем плохо? — спрашиваю.

Утром физиономия и вправду начинает болеть. Двинули мне всего пару раз, зато успешно. Кто-то из компании оказался боксёром, так что сейчас у меня распухла губа и я слегка шепелявил, а левый глаз плохо открывался.

Ерунда, зубы на месте, а остальное зарастёт.

— Да уж, видок — так себе, — кивает следователь, и тут же начинает меня отчитывать. — Что же ты, Фёдор Михайлович, меня перед старшими товарищами позоришь. Член Союза писателей, москвич. Я о тебе, как о человеке высоких моральных правил, рассказываю. А ты… — он открывает протокол и зачитывает, — «устроил пьяный дебош… приставал к девушкам… ударил по лицу гражданина Твардлидзе…».

— Как-как? — переспрашиваю? — Твардлидзе? И как вы его без запинки то выговорили? И вообще, это враньё. Девушка моя была, а он приставал… И не девушка даже, а невеста…

— Какая, к чёрту, невеста⁈ Откуда она у тебя взялась⁈ Не разочаровывай меня, Евстигнеев! — начинает сердится Болотин. — Ты что за цирк устроил⁈ Ждёшь теперь, что я тебя выгораживать буду?

Люди часто сердятся, когда чего-то не понимают.

— Это вы меня не разочаровываете, Виктор Сергеевич, — отвечаю, — неужели, правда до сих пор не сообразили?

Глава 4

— Успокоились? — говорю. — Выпустили, так сказать, гнев наружу? А теперь, гражданин начальник, сами подумайте, как бы ещё я мог с вами встретиться, не привлекая к своей персоне постороннего внимания. Взял бы такой, пошёл в прокуратуру и давай у всех спрашивать, где же здесь Виктор Сергеевич Болотин сидит.

— Так ты это всё учудил, лишь бы со мной встретиться? — недоумевает Болотин. — Тебе не кажется, что это перебор?

— Не кажется, Виктор Сергеевич, совсем не кажется. При всём уважении к вашему профессионализму, который я нисколько не умаляю, вы всё-таки привыкли работать с другими людьми.

— Только самодеятельности не нужно, — снова сердится Болотин. — Я своим делом занимаюсь больше,