против догматизма и господства средневековой схоластики, против попыток церковников удержать науку и просвещение под своей властью, против попыток сохранить за наукой роль служанки религии.

Придавая огромное значение практике и требуя, чтобы наука была тесно связана с ней, Ломоносов в то же время понимал, что плодотворное развитие науки невозможно без разработки теории, без освещения светом теории данных практики. В эпоху, когда большинство ученых ограничивалось простым накоплением материалов и фактов и не шло дальше простой их систематизации, когда боязнь обобщений и теории превращалась в тормоз для дальнейшего развития науки, Ломоносов подчеркивал великое значение теории. «Если не предлагать никаких теорий, то к чему служит столько опытов, столько усилий и трудов великих мужей?… Для того ли только, чтобы, собрав великое множество разных вещей и материй в беспорядочную кучу, глядеть и удивляться их множеству, не размышляя о их расположении и приведении в порядок?»[37] — спрашивал Ломоносов. Его требование было сформулировано предельно ясно и четко: «Из наблюдений установлять теорию, чрез теорию исправлять наблюдения…»[38].

Но Ломоносов не только восстановил роль теории и гипотезы в науке. Величие его в том, что он стремился к изучению материального мира в его единстве, стремился показать взаимосвязь и взаимодействие различных явлений природы и объяснить явления этого мира, исходя из него самого.

В то время как философия двигалась вперед и все более крепло ее материалистическое направление, естественные науки никак не могли выйти из-под влияния религии и были проникнуты идеализмом. Своими блестящими открытиями и замечательными теориями в области естественных наук Ломоносов создавал базу для дальнейшего развития материалистической философии в новых исторических условиях.

Давая определение материи, он постоянно подчеркивал ее неразрывную связь с движением. «Движение не может происходить без материи»[39], — утверждал он. Это материалистическое утверждение легло в основу его многолетней работы над молекулярно-кинетической теорией теплоты. На основе сотен опытов и наблюдений, Ломоносов решительно отвергал, как ненаучную, господствовавшую в тогдашней науке теорию теплорода. Он утверждал, что это усиленно защищавшееся немецкими «шершнями-монадистами» «мистическое учение должно быть до основания уничтожено»[40]. Он показывал, что действительной причиной теплоты является внутреннее движение материи. Логическим завершением и наиболее ярким выражением материализма Ломоносова является открытие им закона, который он сам называл «всеобщим законом природы». «Все встречающиеся в природе изменения происходят так, что если к чему-либо нечто прибавилось, то это отнимается у чего-то другого. Так, сколько материи прибавляется какому-либо телу, столько же теряется у другого… Так как это всеобщий закон природы, то он распространяется и на правила движения: тело, которое своим толчком возбуждает другое к движению, столько же теряет от своего движения, сколько сообщает другому, им двинутому»[41].

Материя в понимании Ломоносова, охватывающая «все перемены в натуре случающиеся», как отмечал С. И. Вавилов, «близка к пониманию материи в ленинском диалектико-материалистическом философском значении», а открытый им «всеобщий закон природы» «на века вперед как бы взял в общие скобки все виды сохранения свойств материи». Это дало полное основание С. И. Вавилову сказать, что Ломоносов вкладывал в понятие материи несравнимо более глубокое и широкое понятие, чем его современники, и поэтому выдвинутое им начало сохранения материи «есть закон всеобщий, объемлющий всю объективную реальность с пространством, временем, веществом и прочими ее свойствами и проявлениями»[42].

Открытый Ломоносовым закон сохранения материи и движения прочно вошел в сокровищницу науки и составляет одну из важнейших вех на пути ее развития. Одновременно с этим он является одной из основ материалистического понимания природы и объяснения ее явлений. Исключительно важным для развития науки и материалистической философии был вывод об «извечности движения», который сделал Ломоносов из открытого им закона. Этот вывод полностью отвергал возможность божественного «первого толчка», издавна служившего одной из лазеек для протаскивания поповщины в науку.

В статье, которая, очевидно, по цензурным соображениям осталась неопубликованной и впервые увидела свет лишь в 1951 году, Ломоносов прямо утверждал: «Приписывать это физическое свойство тел божественной воле или какой-либо чудодейственной силе мы не можем» и делал вывод, что «первичное движение никогда не может иметь начала, но должно длиться извечно»[43].

Ломоносов жил и работал в XVIII веке, когда материализм был преимущественно механистическим. «…своеобразная ограниченность этого материализма, — указывал Энгельс, — заключается в неспособности его понять мир как процесс, как такую материю, которая находится в непрерывном историческом развитии. Это соответствовало тогдашнему состоянию естествознания и связанному с ним метафизическому, т. е. антидиалектическому, методу философского мышления»[44]. В свете этой характеристики, которую дает Энгельс материализму XVIII века, тем ярче встает перед нами историческая роль Ломоносова, сделавшего попытку выйти за рамки метафизики и высказавшего ряд гениальных догадок, которые шли в направлении к диалектическому пониманию явлений природы. Большая часть этих догадок Ломоносова была полностью подтверждена в ходе дальнейшего развития науки. Хотя тогдашний уровень науки и не давал Ломоносову возможности подняться до диалектики, но его догадки представляли собой элементы нового в старом метафизическом способе мышления.

Огромное значение для последующего развития науки и философии имело, в частности, его выступление против теорий и представлений о неизменяемости мира. Он прямо издевался над утверждениями о том, что мир остался в том же состоянии, в котором он был когда-то создан богом. Ломоносов высказывал замечательные мысли о развитии природы. «Твердо помнить должно, что видимые телесные на земле вещи и весь мир не в таком состоянии были с начала от создания, как ныне находим… Напрасно многие думают, что все, как видим, сначала творцом создано… Таковые рассуждения весьма вредны приращению всех наук… хотя оным умником и легко быть философами, выучась наизусть три слова: бог так сотворил, и сие дая в ответ вместо всех причин»[45], — писал Ломоносов.

Это утверждение не является случайной, мимоходом оброненной мыслью. С подобными утверждениями мы встречаемся во многих его работах[46]. Если к этому добавить, что Ломоносов считал причиной качественных различий тел то обстоятельство, что одни и те же атомы соединены различным образом, что он давал материалистическое объяснение не только первичным, но и вторичным качествам материи (вкус, цвет, запах и т. д.), станет ясно, насколько глубже и последовательнее был материализм Ломоносова по сравнению с материализмом его предшественников и современников.

Характеризуя состояние развития науки и философии в XVIII веке, Энгельс говорил о «гениальном открытии Канта», которое пробило первую брешь в окаменелом воззрении на природу и составило эпоху в развитии науки[47]. Между тем открытие Канта касалось лишь одной, хотя и очень важной, отрасли