— Бескровные победы — трубадурская сказка, мой магистр. Во все века крест укреплялся в этих диких землях кровью и железом.

Но повелитель Ливонии, казалось, вовсе не слушал его. Он наморщил лоб и принялся рассуждать вслух, вяло водя пальцем по карте. При этом он брезгливо оттолкнул в сторону рыцарскую длань, и Фелькензам, извинившись, с лязгом забросил мизерикорд в ножны.

— Если бы мы вели войну с европейцами, то в вашем плане имелся бы смысл. Прах побери демонический Восток — веди мы войну с самим Саладином, я бы позволил армии развить успех и выйти к Нарове. Но мы имеем дело с совершенно непредсказуемым и диким противником.

— Что в них особенного, кроме уже упомянутой дикости? — пробормотал Фелькензам, и глаз Кестле-ра дернулся.

Но набежавшая на чело гневная тень растаяла, и он продолжил свой неспешный монолог:

— Моим могущественным друзьям и недругам на западе кажется, что московиты терпят неудачу. Советники русского царя, алчные до татарских и ногайских земель на юге, сделали все, чтобы убрать из Ливонии основные силы. Боярство нынешнее, да и самозваные варварские князья уже не те, что были при Иване Третьем. Сейчас среди них грызня, ровно в волчьей сваре. Они стали подобны ляхам и литвинам, только хуже. Небольшие страны, такие как Польша и Литва, могут позволить себе строптивую знать, а вот гигантская держава Иоанна трещит по швам. Из-за смут и сумятицы внутренней злейшие враги запада убыли из Нарвы и Пскова вглубь варварских земель — рубить головы и сажать на кол. Мне удалось вывести в поле закованную в сталь армию, взять крепость и разбить спешивший на помощь отряд московитов.

Кестлер усмехнулся горько, словно выпил чашу прокисшего рейнского, подсунутого нерадивой ключницей.

— Курбский в смятении, топчется где-то возле Пскова, ожидая то ли приказа идти на татар, то ли манны небесной. Кажется — вот оно! Два-три победоносных штурма — и города Ливонии свободны, войско магистра подходит к жемчужине в Ливонской короне — Нарве! Дикий русский медведь-шатун, выбравшийся из берлоги, с позором изгоняется назад, в заснеженные и глухие леса!

Судя по лицу Фелькензама, рыцарь именно в такой перспективе и видел грядущие события.

— А на самом деле, — магистр взял кубок, пригубил его (вино действительно оказалось кислым), и швырнул оземь, — мы в тупике!

— Почему же? Магистр, голова моя непривычна к извивам мысли, путь к истине кажется мне таким же прямым, как древко копья или клинок романского меча! Молю, объясните мне причину своей печали!

Кестлер устало посмотрел на сбитого с толку рыцаря.

— Ваша голова и впрямь более привычна к шлему, а не к государственному мышлению, Фелькензам. Как и у многих потомков славных рыцарских родов, увы! То не вина ваша, а беда… Царь Иоанн — жестокий и дальновидный политик. Мне доподлинно известно, что он сознательно изображает слабость центральной власти и собственную немочь, дабы выяснить, кто одобряет его западную политику, а кто против нее. Не пройдет и нескольких недель, как в Москве полетят головы тех, кто в безумии своем хотел давлением на «больного» государя двинуть полки на завоевание южных земель. А потом, под командованием молодых воевод орда вновь хлынет с востока, сметая все на своем пути.

— Мы достойно встретим ее! — запальчиво воскликнул Фелькензам. — Даст Дева Тевтонская — так на стенах отбитой Нарвы!

— Прежде чем положить половину войска под пушечными ядрами нарвского гарнизона, — проворчал Кестлер, — следует очистить от мелких отрядов московитов наши фланги. Рыцари не могут воевать без обозов и снабжения, а летучие отряды казаков превратят наши тылы в хаос.

— Так дайте мне войско! Через пятнадцать дней в лапах царя варваров останется только Нарва! Весть о поражении рингенского отряда и воинства Репнина очень скоро докатится до этих мелких гарнизонов, они будут деморализованы…

— А вот тут сказывается ваше полное… — Кестлер проглотил вертевшееся на губах оскорбление, — … непонимание обстановки. Европеец, узнав о том, что в его стране смута, основная армия куда-то делась, а соседи разбиты, действительно, впадет в черную меланхолию, граничащую с трусостью и малодушием. А русские, верьте моему опыту, сделаются злее. До этого они воевали с ленцой, думая, как бы остаться в живых и вернуться к своим женам и детям. А вот когда они окажутся обитателями островков в море ливонских рыцарей, тут-то все демоны ада, населяющие темные уголки их варварских душ, возьмут бразды правления в свои руки! Загнанный в угол московит, лишенный надежды, еды и подмоги — во сто крат опаснее сытого.

Фелькензам пробормотал что-то, теребя кинжальные ножны. Потом поднял вверх задумчивое лицо.

— Действительно, — сказал он, — по мере того, как уменьшался тот отряд, который я принял за основные силы Репнина, они дрались все ожесточеннее. Будь на их месте ландскнехты — с каждым днем отступления с противником на плечах они теряли бы остатки воинского духа и дисциплины.

— Вот видите, благородный рыцарь, и вы находите правоту в моих словах. К сожалению, вся бездна разверзшейся передо мной правды вам недоступна. — Кестлер локтем отодвинул карту, та съехала на пол и осталась лежать, не нужная никому. — Рингенский гарнизон верил, что его спасет от гибели Репнин, но дрался отчаянно, нанеся нам серьезные потери. Подошедший следом отряд не надеялся уже ни на что — и произвел буквально опустошение в наших рядах. А что будет с этими разбросанными там и сям шайками? Они врастут в землю и камень, превратятся в огонь и пламя. Не будет ни пленных, ни освобожденных городов и замков. Только пылающие развалины и груды мертвых тел. А потом — Нарва!.. Десятки пушек, перевезенных сюда из Ивангорода, сильный гарнизон, пиратская флотилия на реке, близость к ведущим на Новгород дорогам. Ее нам не взять, Фелькензам.

— Пусть так, — признал очевидное пылкий рыцарь. — Но мы встретим рать московитов не в глуби собственных земель, а на границе, и дадим бой. Давно сталь рыцарских мечей не сталкивалась в открытом полевом сражении с варварскими саблями!

— Отчего же давно, — жестко сказал магистр, — а как же Грюневальд? Ляхи, литвины, русские и татары, втоптавшие в грязь наше войско в том сражении, доказали всему миру, что век рыцарства уходит.

— Он никогда не уйдет на покой, если живы…

— Такие, как вы, Фелькензам.

Кестлер усмотрел на своего собеседника глазами мудрого старика, созерцающего, как мальчик впервые в жизни пытается проверить, что прочнее — его дух и тело, или броня окружающего мира.

— Мелкие победы дадут нам некоторый шанс, — минутная слабость покинула железного магистра, и он вновь рассуждал о делах великих. — Запад даст деньги, нужные на наемников, корабли и пушки. Поляки и литвины не кинутся делить наши земли, а станут наблюдать за противоборством Ордена и Московии. Но нам следует зарубить себе на носу…

Тут он погрозил Фелькензаму кулаком:

— Близко к Нарве не подходить! Иначе весь мир поймет, что русские утвердились на Балтике, а мы бессильны. Да и противоборства в чистом поле с армией Курбского мы не выдержим…