Ангмарец ждал, поигрывая уздечкой и вслушиваясь в шорохи ночного леса.

Сверху посыпалась кора, и на траву шумно спрыгнула Дрель. Щека ее была расцарапана, платье на плече зияло прорехой.

— Они прямо перед нами.

— Охранение?

— Вернее будет сказать — стража обоза. Там пара телег, три шатра и дюжина мордоворотов. Сидят на тюках с арбалетами и пялятся вокруг.

— А главных сил не видно?

— В паре километров начинается подъем из этой долины. Гребень холма, похоже, наши и ливонцы уже перевалили.

Ангмарец спрыгнул с коня.

— Будем обходить. На вот, надень на башку. И не перечь! Мне воевода за тебя руки-ноги повыдергает.

Дрель на удивление покорно нахлобучила сменный войлочный подшлемник назгула, а поверх него хауберг.

— Ну, и как я смотрюсь? — кокетливо спросила она, ведя коня в поводу.

— Как школьная учительница географии, решившая изобразить индийскую королевну, — честно ответил ангмарец. — Только очень грязную и помятую индийскую королевну.

— Спасибо на добром слове, злыдень.

Миновать ливонский обоз им удалось без особых приключений, если не считать того, что лошадь назгула оступилась и едва не свалилась на дно оврага.

На дорогу, ввиду близости основных тевтонских сил, они решили не выходить, двинули по еле заметным лесным тропам, полагаясь не столько на собственное зрение, сколько на чутье казачьих рысаков.

Вскоре при свете звезд они перевалили через седловину, и перед ними раскинулся во всей своей красе ливонский лагерь.

Жарко горели десятки костров, белели палатки и шатры, меж ними перемещались оруженосцы и полупьяные кнехты.

— Бьем их, бьем, а они не уменьшаются в количестве, — заметила Дрель, сморщив нос.

— А ты что, хотела, чтобы Легион все войско магистра переколбасил? Которое Кестлер год собирал?

— Положим, здесь едва половина его. Вторая — у Рингена, осаждает отряд Игнатьева-Русина.

— Все равно их раз в двадцать больше. Только и спасают нас леса да топи, негде им развернуться.

— И как только дали магистру собрать эдакую силищу?

Щека назгула нервно задергалась. На эту тему они уже давно предпочитали говорить только между своими, даже со свойским парнем, воеводой Репниным, старались языки не распускать. А дело пахло крупной изменой.

Всем памятен был триумфальный марш русских полков от Пскова и Ивангорода вглубь Ливонии.

Нарва пала в одночасье, за ней обрушились десятки замков и множество крупных городов. Тевтонская армия была буквально разметана, словно куча сухих листьев, злым осенним ветром и загнана в родовые укровища. Казалось — еще немного, и московиты на века утвердятся на Балтике.

И тут начались проволочки, отступления и бессмысленные маневры, изматывающие войска, переговоры…

В довершение всех бед, основные полки попросту ушли из Ливонии, оставив там и сям малозначительные отряды и гарнизоны, словно приглашая немцев к реваншу.

И реванш немедленно воспоследовал. Кестлер, павший было духом, нашел деньги, активизировал давние рыцарские связи с Западной Европой. И потянулись к Балтийским берегам, словно в эпоху крестовых походов, шайки псов-рыцарей, ватаги ландскнехтов и вольные дружины кондотьеров. Сам орден перегруппировал свои силы и вышел в поле. А в чистом поле русских полков не оказалось. Кестлер наметил уничтожить оставленные гарнизоны, показав всему миру, что его архаическое государство еще на что-то способно, получить под этим соусом дополнительные деньги от Папы и начать с Московией полномасштабную войну.

Первый удар пришелся на отряд Игнатьева-Русина, засевший в крепости Ринген. Находившийся неподалеку отряд Репнина тут же двинулся на помощь. Но у ливонцев вполне хватало сил и на осаду, и на отпор дерзкому Репнину.

Тогда и началась маневренная война на дорогах. Чернокрылый Легион, приданный Репнину, изображал из себя силы деблокады, а сам воевода лесами крался к Рингену, намереваясь ударить в тыл Кестлеру. Мало кто знал, что героическому гарнизону Рингена помощь уже не нужна. Пять недель бились стрельцы и казаки, вызвав у заносчивых рыцарей изумление и суеверный страх, перебив более двух тысяч врагов. Но сила оправившегося Ордена была для горстки храбрецов неодолимой. Гарнизон пал, и теперь Репнин с малой дружиной шел прямо в объятия основной армии Кестлера.

— Уж не знаю, сгинули они, или выжили, — сказал воевода, мрачно разглядывая с холма твердыню Рингена. Он имел в виду Чернокрылый Легион, посланный, как думал Репнин, на верную смерть. На самом же деле, воинству ангмарца, благодаря этому приказу, удалось ускользнуть из железного капкана Кестлера, но тогда об этом мало кто ведал. — Но дело свое они добре исполнили. Отманили немца от крепости.

— Всю ли немчуру отманили? — усомнился стрелецкий сотник.

— Может, и нам кого оставили, — усмехнулся Репнин. — Но Русину и его людишкам послабление сделали. Теперь наш черед.

Отряд неспешно разворачивался, прикрытый холмом, готовясь ударить на тевтонцев. Ровные квадраты стрелецких сотен ладно двинулись вперед, ощерившись пиками и бердышами, на флангах тучами собралась легкая конница. Вернее будет сказать не тучами, а тучками. Основные силы казаков и черкесов передал Репнин Легиону, но по дороге собирал из всех деревень и замков мелкие гарнизоны, рассеянные по всей стране.

— Ну — с Богом!

Репнин сам выхватил сабельку и пустил коня в галоп. За ним рванулись два десятка боярских детей, сверкая кольчугами да байданами.

С вершины холма, собираясь предупредить Русина о нежданной подмоге, запел рог. Но чистый его и грозный голос не поднял из могилы гарнизон павшего Рингена.

С гиканьем ворвались боярские дети и казаки в ливонский лагерь, рубя опоры шатров и швыряя пылающие факелы в палатки. Передовая стрелецкая сотня под барабанную дробь уже входила с юга, бородатые десятники держали в зубах тлеющие фитили от пищалей.

Репнин придержал коня и рассеянно оглянулся. Никакого сопротивления, лагерь был пуст, в нем теперь хозяйничал огонь.

— Бесы их взяли? Или Русин всех перебил?

Не дождавшись от Небес ответа, чуя неладное, Репнин устремил коня к крепости.

Все вокруг носило следы яростного штурма — закопченные остовы башен, заваленный трупами ров, обломанные осадными крючьями зубцы крепостной стены.

И ни звука вокруг.

Гулко прогрохотали конские копыта по опущенному перекидному мосту. Внутри — та же картина смерти и запустения. Бурые пятна, где совсем недавно алела кровь, обломки стрел и брошенное в беспорядке оружие. Пришпиленный копьем к дощатой двери стрелец, мертвый рыцарь с напрочь отсеченной рукой.

— Горе мне, горе! — возопил Репнин. — Поздно подошли мы, братья! Нет более царева слуги Русина, нет казачков и стрельцов, нет более отряда Рингенского!