— Какие неприятности?

Насер поднял на него полные истомы глаза. От слез они блестели еще ярче.

— Я знаю про Вилли. Он умер. Его убили.

— Откуда ты узнал?

— Вечером у нас было назначено свидание. В кафе на улице Вьей-дю-Тампль. Он не пришел. Я беспокоился. Позвонил в церковь Иоанна Крестителя. Поговорил с кюре.

— Иоанн Креститель — армянская церковь. У нас не кюре, а батюшки.

— Короче, я с ним поговорил. И он мне сказал.

— Откуда у тебя телефон?

— Вилли составил расписание. Время, адрес и телефоны. Церквей и семей, в которых он давал уроки. Так я всегда знал, где он.

На губах у него появилась улыбочка. Сладенькая. Липкая. Мерзкая.

— Я вообще-то ревнивый.

— Давай сюда расписание.

Насер безропотно снял рюкзак и открыл передний карман. Из него он достал сложенный листок. Касдан схватил его и пробежал глазами. О таком улове он и не мечтал. Названия и адреса приходов, где работал Гетц. Координаты каждой семьи, в которой он давал уроки фортепиано. Чтобы собрать только эти сведения, Верну понадобится не меньше двух дней. Он убрал список в карман и снова обратился к индийцу:

— Не похоже, чтобы ты был потрясен.

— Я потрясен, но не удивлен. Вилли грозила опасность. Он говорил мне, что с ним может что-то случиться.

Заинтересовавшись, Касдан наклонился к нему:

— Он сказал тебе почему?

— Из-за того, что он видел.

— А что он видел?

— В Чили, в семидесятых.

Значит, все-таки политика?

— О'кей, — произнес Касдан. — А теперь не будем спешить. Ты подробно расскажешь мне, что именно говорил тебе Гетц.

— А он никогда и не говорил. Я только знаю, что в семьдесят третьем Вилли бросили в тюрьму. Допрашивали. Пытали. Он перенес жуткие страдания. А теперь, когда ситуация поменялась, решил дать показания.

— Какая еще ситуация?

Насер снова улыбнулся. Но теперь это была презрительная усмешка. Чтобы не ударить его, Касдан засунул кулаки подальше в карманы.

— Вы разве не знаете, что тогдашних палачей сейчас преследуют? В Чили? В Испании? В Великобритании? Во Франции?

— Да, что-то такое слышал.

— Вилли собирался дать показания против этих негодяев. Но чувствовал, что за ним следят.

— Он обращался к судье?

— Вилли об этом не рассказывал. Говорил: меньше знаешь — крепче спишь.

История не внушала Касдану доверия. Он не понимал, с какой стати органисту чувствовать себя в опасности из-за событий тридцатипятилетней давности, тем более что большинство процессов так и не состоялось, потому что обвиняемые, в том числе Аугусто Пиночет, умерли естественной смертью до окончания суда.

— Он называл имена?

— Говорю вам, ничего он мне не рассказывал. Но он боялся.

— Выходит, эти люди знали, что он намерен заговорить?

— Да.

— И ты понятия не имеешь, что за тайну он скрывал?

— Слышал краем уха про операцию «Кондор».

— Что-что?

— То, что вы совсем тупой.

Касдан занес руку. Индиец втянул голову в плечи. Рядом с громоздким армянином он выглядел крошечным.

— Вы признаете только насилие, — упрямо пробормотал Насер. — Вилли боролся против таких, как вы.

— Что это за операция «Кондор»?

Маврикиец набрал воздуху:

— В середине семидесятых диктатуры Латинской Америки решили объединиться, чтобы уничтожить всех своих противников. Бразилия, Чили, Аргентина, Боливия, Парагвай и Уругвай создали что-то вроде международной милиции, которая должна была выслеживать левых эмигрантов. Они собирались искать их повсюду — не только в Латинской Америке, но и в США и в Европе. Планировали похищения, пытки и убийства.

Касдан слышал об этом впервые. Насер подлил масла в огонь, добавив:

— Это же всем известно. Элементарно.

— Откуда Гетц прознал про операцию?

— Наверное, что-то слышал в тюрьме. Или просто мог опознать своих палачей. Исполнителей операции «Кондор». Не знаю…

— Когда он собирался дать показания?

— Без понятия. Но он нанял адвоката.

— Фамилия?

— Не знаю.

Касдан подумал, что надо будет посмотреть телефонные распечатки Гетца, — разве что старый гомосек проявил осторожность и пользовался телефонной будкой. Он представил себе его безумный образ жизни — в вечном страхе перед любой тенью. И тут же вспомнил, что дверь его квартиры не была закрыта на ключ. Не сразу сообразил, что ее открыл индиец.

— У тебя были ключи от квартиры Гетца?

— Да, Вилли мне доверял.

— Почему ты пришел за вещами?

— Не хочу оказаться замешанным в этом деле. Для полиции я всегда виноват. Я иностранец. И гомосексуалист. Вот сразу два преступления.

— Ты сам это сказал. Где ты был сегодня в шестнадцать часов?

— Вы меня подозреваете?

— Где ты был?

— В турецких банях на Больших бульварах.

— Проверим.

Он произнес это машинально. Проверять он ничего не собирался по той простой причине, что ни в чем не подозревал мальчишку. Ни на секунду.

— Расскажи-ка мне о вашей совместной жизни.

Насер вздернул плечо и вильнул бедрами.

— Мы прятались. Вилли не хотел, чтобы это вышло наружу. Разрешал мне приходить к нему только ночью. Он всего боялся. Я думаю, что Вилли так и не оправился после того, что ему пришлось перенести.

— Другие любовники у него были?

— Нет. Вилли слишком робкий. Слишком… чистый. Он был мне другом. Настоящим другом. Даже если нам было непросто встречаться, он осуждал, что я… Ну, хожу налево. Он и самого себя осуждал. Не принимал собственных наклонностей… Его вера не давала ему покоя, понимаете?

— Более-менее. А с женщинами он не встречался?

Насер прыснул. Касдан продолжал:

— Как по-твоему, у него были враги, кроме политических?

— Нет. Мягкий, спокойный, щедрый. Он бы и мухи не обидел. Его единственная страсть — это хоры. У него был дар учить детей. Он собирался разработать программу обучения пению для подростков, у которых ломается голос, чтобы они могли продолжать заниматься музыкой. Если бы вы его знали…

— Я его знал.

Насер удивленно посмотрел на него:

— Тогда как же вы…

— Забудь. Сегодня, когда ты убегал от меня, ты бросился сюда. Тебе знакомо это место?