— Твоя икебана из сухостоя меня не прельщает. Я серьезно. Есть разговор.

Хм. Не, хамло, конечно, офигеннейшее, но меня начинает раздирать любопытство.

Бергман сам звонит, добровольно. И чего-то от меня хочет. Что ж там такое?

Блин, вот жопой чую. Не надо мне с ним ни о чем разговаривать, но я ж помру от любопытства, если не узнаю ничего.

— Ты там преставилась уже, что ли? — ворчит Герман.

Господи, прости рабу свою за слабость.

— Через три часа в буфете филармонии буду.

— Только оденься поприличнее.

— Обязательно, — обещаю я и кладу трубку.

Уж я тебя порадую.

Глава 8. Заговор

Бергман в буфете филармонии выглядит… охренительно.

Он еще не видит меня и не знает, что я тоже поразительна, а вот я на него успеваю попялиться и заценить.

Скучающий красивый мужик, похожий на дорогую тачку или элитного скакуна. Точно. «Жеребец» ему подходит больше всего. Бергман сидит у окна за нелепым маленьким столиком, накрытым клетчатой скатертью, и с неизбывной тоской смотрит на улицу.

Ждет родименький.

А какая-то мадам уже поедает его глазами. Я-то, блин, ее понимаю. Иногда ходишь по улицам и задаешься вопросом: «Али перевелись богатыри на земле русской?». А тут вон. Почти два метра, плечи широкие, морда суровая, пальцы длинные, значит, и … э… ну короче, наверняка, одаренный мужик. Часы опять же. Сазу видно, у него на шубку деньги найдутся.

Понимать-то я бабу понимаю, но вот мне такого не надо. С хворостиной такого не упасешь, ринется на молодые луга, как пить дать. Не в моем возрасте бегать по чужим койкам, чтоб вернуть загулявшего козла.

А Бергман — козел. Породистый, но козел.

Нам бабам это, конечно, в самое сердечко. Однако, в тридцать лет и два месяца я уже понимаю, что перевоспитать такого невозможно.

Ладно, девственницы, ваш выход.

Чтоб Герману сюрприз не испортить, захожу со спины.

И меня на секунду выбивает из колеи его парфюм, напоминающий мне о том, что мы с ним вчера вытворяли в баре. И так меня злит, что зачетный самец совершенно для меня бесполезен, что я беспощадно хлопаю его сзади по плечу.

Над отдать должное Бергману: вздрагивает он не сразу, а только когда поворачивается ко мне. Округлившиеся глаза и слегка побледневшее лицо становятся мне наградой.

На лице его явно читаются сомнения в том, что мне вообще стоит что-либо предлагать.

Какие мы нежные!

Однако, что-то прикинув, Герман берет себя в руки и делает приглашающий жест за стол. Впрочем, говорить он начинает не сразу, видимо, голос его подводит. Или дар речи пропал от моей красы. Бергман разглядывает меня несколько минут, прежде чем спросить:

— Это поприличнее?

— Вы сами сказали, что ноги у меня красивые. Я для вас старалась, — постно отвечаю я. — Лично я считаю, что в человеке главное — внутренний мир, а все материальное — для пустышек.

— Ну, разумеется, — бормочет Гера. — Как еще-то…

Я кокетливо поправляю кудри в стиле незабвенной Людмилы Гурченко и закидываю ногу в потрясающих колготках цвета загара с сопливым блеском на другую ногу, распахивая полы пальто.

И задеваю коленом колено Бергмана.

В дело тут же вступает физика. Натуральные брюки Геры высекают из моей холодной после улицы синтетики искру, и нас жалит разряд статического электричества.

Бергман пытается отодвинуться и смотрит под стол, куда ему деть свои длинные ножищи. И зависает.

М-да. Юбец на мне условно приличный. Узкая юбка-карандаш, которую я не надевала уже лет эдак десять, всего на две ладони выше колена, а вот когда я сижу…

— Герман, собеседнику принято смотреть в глаза, — привлекаю я внимание Геры.

— На вашем месте, я бы складывал ноги на стол, — советует он. — На другое смотреть — настоящее испытание.

— Давайте перейдем к делу, — поторапливаю я, хлопая утяжеленными тушью в четыре слоя ресницами и складывая куриной жопкой губы, намазанные помадой цвета фуксии. — Вы говорили о каком-то предложении. Вам нужно удалить зубы?

Я прям слышу, как он ими скрипит. Еще немного и стоматология будет бессильна.

— Нет, я предлагаю вам заработать на вашей уникальности.

О как! Блин, мастер интриги. Сашке у него еще учиться и учиться.

— Хотелось бы подробностей, — подталкиваю я Бергмана к сути встречи и в качестве стимуляции расстегиваю пальто и снимаю вязаный бабушкой розовый шарф.

Герман как загипнотизированный смотрит на несказанно гармонирующий с моей коричневой юбкой горчичного цвета блузон под горло, украшенный брошью из чешского стекла.

Ох уж эти мне ювелиры! Ничего он не понимает в этой жизни. Я в детстве душу готова была продать за то, чтоб мне ее хотя бы подержать дали!

— Минуточку, — сипит Гера.

Он встает и идет к стойке. Заказывает коньяк, выпивает рюмку прямо на кассе и, прихватив графинчик с собой, возвращается за стол.

— Так, о чем это я… Мне нужна помощь определенного рода. Я не знаю, насколько вы хорошо знакомы с моей матерью…

— С Розой Моисеевной я встречалась всего один раз, как раз позавчера.

— Как вам повезло-то, — вздыхает Герман. — В общем, у нас с ней возникли некоторые разногласия. Моя позиция неизменна и непоколебима, но я задолбался выслушивать постоянное нытье на тему отсутствия внуков и вляпываться в подстроенные встречи с потенциальными невестами.

— Я понимаю беспокойство Розы Моисеевны, вы уже не мальчик. Вам стоит подумать о семье с порядочной скромной женщиной…

— Вас покусала моя мать? — огрызается Бергман на мой нудёж. — Увольте меня от этой хероты. Мне всего-то и надо дождаться пока родит Элька. Я на Раевского возлагаю большие надежды. А пока, чтобы сберечь нам всем нервы, в том числе и маме, у меня появился великолепный план.

— Кто такая Элька и почему она должна рожать вместо вас? — не утерпев, спрашиваю я. Потому что фамилия Раевских в городе на слуху. Ну и может, Элька родит и моей маме