— Янка не любит, когда я слишком рано достаю изо рта. Потом много приходится сплевывать.

Занавес.

Глава 5. На грани разоблачения

— И чего ты ржешь, как молодая кобылица?

— Плакать мне, что ли? — гогочет в трубку Алка. — Вот скажи, зачем ты продолжаешь этот спектакль? Уже же можно прекратить…

— Не знаю, — признаюсь я. — Бесит меня Герман. Он ведется на эту хрень, и меня надирает продолжать.

— Не думаешь, что, когда до него дойдет, что ты его стебешь, он ответит тебе симметрично?

— Ну он уже взрослый мужик…

— Ага, а ведет себя как второклассник, только что за косички не дергает, — хихикает стервоза, по ошибке являющаяся моей лучшей подругой.

— Сдается мне, портфелем по голове он меня треснуть не прочь, — вынуждена признать я.

— Ну и чего? Артемьев сразил Геру на повал?

— Устоял родимый, но я думала, он спалит меня своим взглядом до угольков. Тоже мне, полиция нравов! Я у мамки спросила, как так вышло, что она мне такого подсунула. Прикинь, она честно ответила, что ее как женщину бесит, что Гера с молоденькими крутит и наслаждается холостяковской жизнью.

— К тебе она пристает по этой же причине? Ей не нравится, что ты жизни радуешься без чужих носков и крошек на диване?

— Внуков хочет, — вздыхаю я тяжело. — Мама так-то согласна и на внебрачных, но она ж не знает, что я в активном поиске пятидесяти процентов генофонда…

— Точнее, она не знает, что ты предпочитаешь активные тренировки, — язвит подруженька.

— Что поделать? Пока пеленки меня не вдохновляют. Знаю-знаю: забеременею, гормоны скакнут и какашки станут желанным явлением, но пока-то я нормальный человек!

— Ты это, не увиливай. Чего Гера-то? Неужто не нашел, что сказать?

— Нашел. Как не найти? — вспоминаю я. — Ой, ты не представляешь, что я ему ляпнула…

— Зачем же сплевывать, — язвит Герман, рассчитывая меня смутить. — Надо глотать, когда он достает!

Но мы, из Меда, как бы не стеснительные. И я выдаю очередную ахинею раньше, чем успеваю подумать:

— Мне нельзя. Я — веган.

Повисает драматическая пауза. Германа надо просто видеть.

Ети тебя некуда! Как удержать лицо?

Артемьев, например, с этой задачей не справляется.

Он, поперхнувшись, сползает по креслу, содрогаясь от хохота. Воистину, я — его достойная ученица.

В трубке слышно, как что-то с грохотом падает. Не исключено, что сама Алка. Минуту я слушаю нечленораздельные звуки, прежде чем Медведева берет себя в руки.

— Ма-а-ать… — всхлипывает она. — Тебе можно. Если ни одно животное в процессе не пострадало, я разрешаю-у-у…

— Спасибо тебе, благодетельница, — ворчу я. — Сразу вспоминается анекдот: «— Соси! — Я не умею! — Соси, как умеешь! — Хрум-хрум-хрум».

— А-а-а! Прекрати! Я больше не могу ржать! У меня щеки болят!

— Думаешь, мне легко было? У меня по записи следующим удаление стояло! Я водой отпаивалась минут десять, чтоб руки перестали трястись.

— Слушай, я про вас Сашке расскажу… Пусть она про вас роман напишет, это звездец!

— Сашка пишет порнуху, а у нас тут водевиль.

— Зато какой сюжет!

— Да ну тебя! Лучше скажи, мы сегодня в барушник пойдем? Анька там чего? Выжила после рабочей недели?

— Начальство она материла вполне бодро. Если что, поставим ей горючее внутривенно. Так что планы в силе. Только мне придется перекрашиваться. Я всю тушь размазала, пока ржала.

— Ну иди тогда, а то опять на полтора часа опоздаешь, — отпускаю я известную копушу, а сама прикидываю, чтоб такого надеть, чтобы и задницу не отморозить и ноги показать.

Решаю, что мелочиться нечего, и в ход идет комбез в обтягон. Это у юных девиц есть время на весь этот мешковатый оверсайз, мне надо дичь бить уже на подлете.

Кручусь перед зеркалом. Хороша зараза!

На шабаш я являюсь второй.

Анька уже на месте, и, разумеется, Алки еще нет.

— Я сегодня во все тяжкие, — предупреждает меня работник налоговой инспекции, переживший квартальную отчетность.

— Одобряю и присоединяюсь!

И понеслась!

Все-таки мое поколение в отличие зумеров умеет отжигать. Они сидят по углам, хихикая, тычат в телефоны, снимаю рилсы и сторис, типа как они развлекаются, а сами заняты накладыванием фильтров и сравнением, кто круче выпендрился. Как пить дать, посидят чуток и свалят на съемную хату снимать тик-токи и курить кальян.

Эти домашние бунтари погубили клубную культуру.

Зато у нас есть еще ягоды в ягодицах!

И к моменту, когда наконец является Алка, барушник заполняет уже контингент постарше. Появляются матерые мужики в косухах, шикарные папочки и горячие самцы в поисках дамы на ночь с пятницы на воскресенье.

На танцполе становится тесно.

Просекко играет в крови пузырьками.

Мужики пошли на охоту. Ну это они так думают.

Вот и девчонок от меня оттерли мускулистые парни. На хрупкую Аньку положил глаз и лапу здоровенный детина, рядом с которым она просто дюймовочка. Она хитро стреляет в него глазами, а я, видя, как он теснит ее к диванчику за их столом, подумываю предупредить его, что она владеет айкидо.

Алку вообще не видно. Сто пудов, уже где-то треплется.

Но все мысли вылетают у меня из головы, когда сзади ко мне прижимается кто-то огромный и очень горячий. Он вкусно пахнет и руками лапает довольно деликатно, при этом совершенно нескромно прижимаясь бедрами к моей пятой точке.

Мне нравится.

Приподнимаю руками волосы и позволяю им рассыпаться по плечам.

Обжигающая ладонь перехватывает мои пальцы и, обернув меня вокруг себя, прижимает к накачанному телу.

— Потанцуем? — обжигает ухо, приятный баритон.

Я узнаю этот голос сразу.

Сегодня днем я его уже слышала.

Поглаживания лопаток в вырезе на спине кончиками пальцев вызывает у меня те самые чертовы мурашки.

Поднимаю глаза… Ошибки нет. Бергман.

У